 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 22:39 |
|
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Глава X
УПРАВЛЕНИЕ ИМПЕРИЕЙ
Однако Александру было чуждо одностороннее благоприятствование всему восточному. Он не хотел покровительствовать кому бы то ни было, а стремился к органическому слиянию Запада и Востока. Ойкумена должна была стать не восточным царством, а мировым государством. Для этого все ее составные части должны были внести в общее дело самое лучшее, чем они располагали. Исходя из этих соображений, Александр считал себя вправе оказывать предпочтение македонянам, грекам и иранцам. Но если они не оправдывали возлагаемых на них надежд, он отбрасывал их, как отбрасывают непригодный инструмент, и, как было показано выше, иранским правителям, предавшим интересы империи, пришлось на себе испытать гнев царя. Мягкосердечию здесь места не было. Нерадивость, саботаж и открытый мятеж царь карал одинаково: предавал виновных смертной казни. Когда же кончилась эта очистительная гроза, выяснилось, что царь склонен извлечь уроки из совершенных им промахов. Взяв на себя управление империей, Александр энергично стал претворять в жизнь свою идею примирения и уравнивания народов. Сперва казалось, что этой идее лучше всего соответствует назначение сатрапами персов. Иногда, правда, к ним приставляли и македонянина как представителя верховной власти. Александру не удалось, однако, повсюду провести эту меру. Он вообще отказался от этого принципа и стал назначать сатрапов, не руководствуясь какими-либо априорными догмами, а обращая внимание лишь на их индивидуальные качества.
Иранцы, оправдавшие возложенные на них надежды, остались на своих постах; более того, было приказано воздавать им почести. Там же, где иранские правители оказались непригодными, их преемниками назначались греки или македоняне. Это объяснялось отнюдь не недоверием к людям Востока, что видно хотя бы на примере Таксила, назначенного преемником убитого македонского правителя Северной Индии. Но Александр слишком мало знал иранскую аристократию, чтобы обезопасить себя от дальнейших промахов. Поэтому он снова стал привлекать македонян, по возможности назначая людей, знавших Восток и интересовавшихся им. Ярым сторонником нового курса был Певкест; он всегда был близок к Александру как военачальник гипаспистов. После того как Певкест спас Александру жизнь, его назначили телохранителем царя. Но решающим здесь было другое: Александр ценил Певкеста за его доброе отношение к иранцам и понимание иранского характера. Он видел в нем именно того человека, который нужен Персии, чье поведение послужит достойным примером для других сатрапов.
И Певкест полностью оправдал надежды Александра. Он стал носить персидские одежды, изучил язык и соблюдал персидские обычаи. Он сумел прижиться и завоевал сердца персов. Поэтому ему было легко вербовать воинов для Александра, и через год он смог привести в Вавилон множество иранцев для новой объединенной армии империи; И хотя македонянам не нравилось поведение Певкеста, Александр считал его образцом, ставил Певкеста в пример только что назначенным сатрапам, например Архону в Вавилоне, Тлеполему и Сибиртию на Востоке. Однако нам неизвестно, следовали ли вновь назначенные сатрапы примеру Певкеста.
То, что Александр отказался от идеи назначать сатрапами только иранцев, доказывает, что он умел менять методы своего правления. В его идее уравнивания было что-то недоработано, что-то примитивно механическое. Можно было считать иранцев равными македонянам перед законом, в религиозном отношении, при призыве в войско царя, но абсолютно не имело смысла руководствоваться этим принципом при назначении полководцев и наместников. Там, где, как в случае с Атропатом и Фратаферном, выбор был удачен, можно было только радоваться этому.
Начиная с 324 г. до н. э. Александр выдвинул на первый план новую идею — идею слияния. Предпосылкой уравнивания было его представление о потенциальной однородности народов, которое в ряде случаев оказалось весьма спорным. Слияние основывалось не на признании однородности народов, не стремилось к механическому уравниванию, а шло по другому органическому пути — постепенной ассимиляции и растворения одного народа в другом. Различия должны были постепенно перейти в однородность. Речь шла об осуществлении этих планов с их задачами и перспективами не в настоящем, а в будущем.
Александр не сомневался, что при длительном существовании империи этот процесс непременно пойдет сам собой, и правильность его точки зрения находит подтверждение на примере Римской империи. Но он понимал и то, что предубеждения традиционного национализма и эллинского высокомерия могут помешать этому процессу, столь отвечающему интересам империи. С этими предубеждениями необходимо было покончить раз и навсегда. Поэтому уже в 327 г. до н. э. он сделал своей официальной супругой персиянку.
Конечно, он не преследовал цель насильственно смешать народы и нации, он хотел лишь покончить с предубеждениями, ставившими барьер постепенному и органическому слиянию. Поэтому, основывая новые города, Александр рассчитывал на то, что воины-поселенцы будут брать себе в жены местных девушек. Он легализовал свободные браки своих воинов, хотя и не разрешал брать с собой при возвращении на родину новых жен и детей, если в Македонии у воина уже была семья. Таким образом, слияние должно было начаться с мелочей, и мы видим в этом углубление и совершенствование политики Александра. Обычно царь весьма неохотно тратил время на ожидание, но в данном вопросе он вел себя как сеятель, упорно и терпеливо ожидающий урожая.
Однако, когда речь шла о слиянии македонской и иранской аристократии, царь не терпел никакого промедления. Здесь следовало с самого начала покончить с предубеждениями: в соображение принимались только интересы государства. Так дело дошло до «бракосочетания в Сузах», весь внешний блеск и великолепие которого не смогли скрыть всей черствости политической диктатуры.
БРАКОСОЧЕТАНИЕ В СУЗАХ
Когда-то фронда старых македонских военачальников представляла серьезную опасность для планов Александра. Однако в Индии проблема уравнивания иранцев и македонян потеряла актуальность, и Александр перестал заниматься вопросами македонско-иранского симбиоза. Кроме того, окружение Александра постепенно привыкло к факту существования мировой империи. Пока шла борьба за ее завоевание, имело еще смысл бунтовать против нее, но теперь империя существовала, простиралась вплоть до Индии, и с этим фактом приходилось считаться. Это побудило македонских аристократов проявлять терпимость по отношению к другим народам, поскольку того требовали интересы империи.
Зимой 325/24 г. до н. э. Александр вернулся в Перейду, посетил Пасаргады и Персеполь. Весной его двор переселился в Сузы. Будет ли Александр вновь настаивать на проведении своего плана ассимиляции? Если кто-то и надеялся на изменение системы, полагая, что неверные сатрапы напуганы строгостью суда, то их надежды не оправдались.
В Пасаргадах, как уже было сказано, царь повелел восстановить оскверненную гробницу Кира; в Персеполе, сожалея о совершенном здесь акте мщения, царь, по персидскому обычаю, оделил женщин деньгами. В Сузах стало очевидным, что правы оказались те македоняне, которые считали, что все, совершенное Александром ранее, лишь прелюдия к грандиозным изменениям. Александр полагал, что настало время для решающего шага. Равноправное сосуществование македонских и иранских аристократов он решил заменить полной ассимиляцией с помощью браков между представителями знати обоих народов.
Своим соратникам и помощникам царь предложил жениться на девушках из аристократических иранских семейств; заключение этих брачных союзов — числом девяносто — по замыслу царя должно было завершиться совместным торжественным пиром. Царь считал эти браки честью и наградой для избранных им сподвижников; он сам давал приданое девушкам. Александр тоже выступал в роли жениха. У него до сих пор не было детей с Роксаной, и Александр как персидский царь считал себя вправе иметь несколько жен. Он выбрал дочь Оха и старшую дочь Дария. Сестра последней предназначалась для его ближайшего друга Гефестиона, а племянница Дария — для Кратера. Пердикка получал в жены дочь славного Атропата, а Птолемей и Евмен — дочерей верного Артабаза; для Неарха предназначалась дочь Барсины. Царь не забыл и дочь Спитамена, героя освободительной борьбы в Согдиане, ее женихом стал Селевк.
Достаточно перечисления этих имен, чтобы понять чисто политический характер задуманных Александром браков. Важно было соединить родственными узами не только царствующие дома, но и македонскую высшую и служилую знать с самыми аристократическими иранскими родами. Семьи Артабаза и Атропата, а также, по-видимому, Фратаферна и других верных Александру людей теперь связывали родственные узы с македонскими приближенными царя. Александр подумал и о детях от этих браков. Им ведь предстояло в будущем унаследовать империю, объединявшую Запад и Иран. Какое большое значение придавал этому Александр, видно хотя бы из того факта, что в результате этих браков его будущие дети становились двоюродными братьями детей Гефестиона.
Легко понять стремление Александра связать свой род с династией Ахеменидов: такие поступки характерны для многих завоевателей, находившихся в подобном положении. Не нуждается в оправдании и покровительство брачным союзам между представителями македонской и иранской аристократии. Однако нас не может не ужасать холодная рассудочность царя, принуждение, вторгшееся в самую интимную сферу человеческой жизни, пренебрежение к личным чувствам и, наконец, то, что Александр задумал для осуществления своей воли некую всеобщую церемонию. Все это напоминало действия селекционера, скрещивающего жеребцов и кобыл разных кровей, во всем был холодный расчет, не принимавший во внимание движения человеческих сердец; здесь не было и намека на свободный выбор. Конечно, во все времена бывали случаи, когда политические соображения играли решающую роль при заключении браков. Но это были отдельные случаи, единичные судьбы, приносимые в жертву идее государственности. Здесь же приближенные Александра, повинуясь высшим государственным интересам, превратились в стадо, которое гонят на случку.
Бракосочетание сопровождалось огромным массовым празднеством, длившимся пять дней. Грандиозный шатер, покоившийся на великолепных колоннах и напоминавший зал дворца персидского царя, был украшен с необычайной роскошью. Пестрые ковры, тяжелые красные, затканные золотом и серебром занавеси прикрывали стены. Внутри шатра стояли с одной стороны разукрашенные скамьи для женихов, а с другой — скамьи для почетных гостей. На улице было приготовлено угощение для воинов и моряков.
Само бракосочетание происходило «на персидский манер». Началась церемония с пира и бракосочетания Александра. Потом стали вводить в шатер одну за другой невест. Каждый жених поднимался навстречу своей невесте, усаживал ее рядом, брал за руку и целовал; затем он совершал жертвоприношение богам. Фанфары возвещали пирующим воинам о том, что бракосочетание совершилось.
В программу празднества входило и выступление артистов. Церемониймейстер двора Харес, которому мы обязаны описанием торжества, оставил список участвовавших певцов, рапсодов * , музыкантов, игравших на различных инструментах, актеров и жонглеров. Самый большой успех имели индийские фокусники.
Грандиозным был и обмен подарками. Согласно Харесу, участники празднества и гости затратили 15000 талантов только на золотые венки. И эллины, и жители Востока внесли немалый вклад в устройство праздника. А царь не только дал приданое всем невестам, но и пожаловал каждому воину — участнику пира (а их было 9000) по золотому кубку.
Таковы дошедшие до нас сведения. Они не могут не вызвать у нас чувство подавленности и отчуждения. Холодом веет от описаний безмерного расточительства, и невольно задаешься вопросом, как вообще могло произойти подобное. Конечно, нас не удивляет тот факт, что Александр предъявил своим приближенным столь унизительные требования. Он всегда с присущей ему неимоверной беспечностью и беззаботностью беспощадно распоряжался судьбами людей, когда речь шла о соблюдении интересов государства. И никакое романтически варварское великолепие не может скрыть холодный расчет, присущий любому просвещенному абсолютизму. Фридрих II Гогенштауфен, Петр Великий, Иосиф II, по сути дела, тоже могли бы придумать нечто подобное. Правда, формы были бы не столь унизительными, а мягче, тактичнее: их сдерживали бы различные осознанные и неосознанные связи и обязательства. Титаническую натуру Александра ничто не сдерживало. Создавая новый мир, он был полон решимости создать новое поколение людей и свой план проводил в жизнь, не считаясь ни с чем, со свойственной ему жестокостью и приверженностью к пышности и блеску.
Но как могли все девяносто приближенных Александра покорно согласиться на его требование? Ведь это были отважные люди, принадлежащие к македонской аристократии. То, что среди них были сильные личности, видно по той роли, которую они сыграли после смерти Александра. А ведь доподлинно известно, что многие женихи согласились вступить в новый брак не без внутреннего сопротивления.
Однако все подчинились более сильной воле царя. Неужели это были те же самые люди, которые три года назад осмелились отказаться от проскинезы? Происшедшие изменения, пожалуй, можно объяснить длительностью пребывания этих людей в свите Александра. Унизительному требованию проскинезы они еще смогли противопоставить собственную волю. После этого, как уже говорилось выше, их успокоила уступчивость царя, а пребывание в огромном, чуждом им царстве заставляло их беспрекословно повиноваться. Вблизи всемогущего царя они постепенно утрачивали свои собственные взгляды. Теперь сподвижники царя не только склонились перед его идеей уравнивания населения, но и согласились с новым, провозглашенным Александром планом слияния. И все-таки в осуществлении этого плана, в бракосочетании в Сузах было что-то зловещее. Сильные и гордые молодые герои играли предписанные им роли, подобно жалким статистам. Они превратились в марионеток в руках царя.
Свадьба в Сузах больше, чем что бы то ни было, показывает нам трагизм положения гениальных деспотов, которые не в состоянии на сколько-нибудь долгий срок возвысить человека, а могут лишь — это им намного проще — унизить его и заставить замолчать. Сначала свободный человек пробует сопротивляться, и если он не гибнет при этом, то в конце концов опускается до уровня безвольного орудия в руках деспота. Александру был известен только один закон — энтелехия * его личности и идентичная ей идея государственности. Это полностью исключало всякую оглядку на права и энтелехию любой другой личности. И бракосочетание в Сузах как бы символически раскрывает перед нами отношение Александра к окружающему миру. Только себя он ощущал носителем новой идеи, только его дух мог завершить начатое дело, все другие люди были лишь орудиями. Если же они повиновались, внутренне не соглашаясь с ним, то становились марионетками.
В армии тоже поощряли смешанные браки, но так как там не было речи о создании новой, македонско-иранской аристократии, то женитьба на женщинах Востока не была обязательной. Воины могли вступать в брак с азиатскими женщинами, которые сопровождали их во время походов, следуя за армией Александра. Но, как уже было сказано, по возвращении в Македонию воины должны были вернуться к своим покинутым семьям, новые же, «лагерные» семьи оставались на Востоке. Сыновья от этих браков должны были воспитываться в Азии по западному образцу за счет государства. Из них впоследствии формировалось пополнение имперской армии. Став гоплитами, они должны были по замыслу Александра соединиться со своими отцами.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа