 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 03:38 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
Глава двадцать седьмая.
На пути в армию; 1799.
Франция продолжала вести войну с замечательным упорством. Как и в начале, успехи и неудачи перемежались, но в результате выигрывала она. После Польской войны, в 1795 году Пруссия заключила с республикою мир, уступив ей свои зарейнские земли; при этом почти вся северная Германия была объявлена нейтральною; вслед за тем вышла из коалиции и Испания; войну продолжала Австрия во главе южной Германии. Кампанию того года она окончила довольно счастливо: Французы ретировались за Рейн, и обе армии заключили перемирие. Но следующий 1796 год не походил на предшествовавший. На Рейне, после первых неудач, Австрийцы, благодаря эрц-герцогу Карлу, еще успели повернуть дело в свою пользу, прогнали Французов за Рейн и заключили с ними перемирие. Но в Италии дела шли иначе. Несмотря на совершенное расстройство французских войск, военный гений Бонапарта перетянул весь успех на свою сторону. После продолжительной кампании, Австрийцы потеряли половину своей армии и лишились почти всех итальянских союзников, поставленных в необходимость трактовать прямо с Бонапартом и принимать от него беспрекословно всякие условия, как бы они тяжелы ни были. Таким образом, Сардиния, Парма, Модена, Неаполь, папа - одни за другими мирились с Францией, а Генуя поступила под её покровительство. Даже Англия стала тяготиться долгой, безуспешной войной и вступила в переговоры с республикой. Австрия осталась одинокою, т.е. слишком слабою.
Слабость эта оказалась в следующем 1797 году, когда Бонапарт открыл весенний поход. Австрийцы поручили главное начальствование эрц-герцогу Карлу, но и он не в состоянии был поправить испорченного дела. Прошло каких-нибудь 20 дней со времени открытия кампании, и Французы были уже в нескольких переходах от Вены. С разрешения императора, эрц-герцог Карл вошел с Бонапартом в переговоры, и 18 апреля заключил в Леобене перемирие.
Одна надежда Австрии оставалась на Россию. Еще с начала 1796 года, император Франц неоднократно умолял Екатерину о помощи; Русская Императрица наконец согласилась, но вошла в переговоры с Пруссиею и Англиею, надеясь склонить их на содействие. Переговоры затянулись, Екатерина скончалась, а Павел I отказался от всех военных предприятий своей матери, решившись дать России отдых после 40 лет военной тревоги. В намерении этом он однако выстоял не долго: подошли разные обстоятельства, которые вместе с отвращением к принципам французской революции, заставили его изменить свою иностранную политику. Первым по времени подобным обстоятельством было Леобенское перемирие.
По смыслу договоров, заключенных между Австрией и Россией в 1792 и 1794 годах, первая имела право требовать от последней вспомогательного 12,000-ного корпуса войск, в случае неприятельского вторжения в пределы наследственных владений императора. Теперь именно это и случилось. Франц обратился к Павлу I, умоляя спасти Австрию от гибели; Русский Государь немедленно приказал приготовить часть полевых войск к походу и вошел в обширные дипломатические переговоры, с намерением добиться успокоения Европы. Это однако к цели не привело, а Россию в войну втянуло. Прежде всего Император Павел имел случай разубедиться в искренности и чистосердечии Венского двора: октября 6 Австрия заключила с Францией окончательный мирный договор в Кампоформио. Большая часть Венецианской республики с Истрией и Далмацией отошли к Австрии; Ионические острова к Франции; ей же окончательно уступлены Нидерланды; Ломбардия с владениями моденскими и тремя римскими легатствами вошла в состав новой Цисальпийской республики. Все спорные вопросы между Германией и Францией постановлено решить на особом конгрессе в Раштате, но в секретных статьях сущность дела предрешена: император признал Рейн границею Франции, с условием вознаграждения владетелей германских внутри Германии посредством секуляризации; в том числе Австрийский дом должен был получить архиепископство Зальцбургское и часть Баварии. Таким образом Австрия выходила из долгой и безуспешной борьбы без потери и даже выигрывала в округлении границ. Но такой предательский способ действий нанес ей потерю нравственную: она на долго утратила влияние свое в Италии и даже в Германии. Впрочем этот мирный договор не состоялся. Во время конгресса Франция продолжала действовать в прежнем смысле, если не оружием, то насилием; из Генуэзской республики сделана Лигурийская, из Голландии Батавская, из Швейцарии Гельветическая, из Папской области Римская; сверх того предъявлены новые условия, о которых не было и помина в Кампоформио. Надежды на окончательный мир совершенно рассеялись, и если война не возобновилась немедленно, то единственно потому, что и Австрия, и Франция тянули время для приготовления к формальному разрыву.
Австрии это замедление нужно было главным образом для того, чтобы добиться фактического содействия России, что было уже не так трудно, как в начале, ибо нашлись облегчающие обстоятельства. Входя во владение Ионическими островами, Французы арестовали на острове Занте русского консула; обнаружилось участие Франции в замыслах по восстановлению Польши; Домбровский формировал в северной Италии на счет Франции польский легион, для кадров будущей польской армии. Со своей стороны и Император Павел подавал Франции поводы к заявлениям неудовольствия: формировался корпус русских войск для помощи Австрийцам; принят в русскую службу 7,000-ный корпус французских эмигрантов принца Конде; приглашен в Россию и помещен в Митаве французский король - претендент Людовик XVIII (граф Прованский), и ему назначено содержание по 200,000 рублей ежегодно. Кроме того снаряжался черноморский флот на помощь Турции, в обеспечение её от покушений со стороны Французов: на основании прежних договоров отправлены на соединение с английским флотом две эскадры из Балтийского моря; запрещен Французам въезд в Россию; конфискованы находившиеся в России французские корабли, товары и капиталы в государственном заемном банке. Очевидно составлялась против Франции новая коалиция, только дело подвигалось медленно.
Ускорили его сами Французы. По предложению генерала Бонапарта, сделанному в 1797 году, директория решилась снарядить экспедицию в Египет и Сирию, с целью учреждения там французской колонии, расширения сбыта французских мануфактур и для военного предприятия против английской Индии. План был фантастический, неисполнимый даже для такого гения, каким оказался Бонапарт; но подобное дерзкое предприятие должно было придать новый блеск французскому оружию и сильно возвысить в глазах Французов предводителя, того же самого Бонапарта. Может быть из этих побуждений оно и развилось в голове честолюбивого Наполеона. Приготовления к экспедиции производились деятельно, с сохранением глубокой тайны и с принятием разных мер для замаскирования настоящей цели предприятия. Все это удалось, и 19 мая 1798 года большой военный и огромный транспортный флоты вышли из Тулона, неся на себе десантную армию в 37,000 человек. По счастливой случайности не встретившись с английскою эскадрою адмирала Нельсона, Бонапарт явился перед Мальтою, принадлежавшею ордену св. Иоанна Иерусалимского, овладел островом, оставил в нем гарнизон и поплыл дальше. Остальной путь до Египта тоже совершен благополучно, и высадка произведена успешно.
Этот новый вызывающий поступок Французской директории много содействовал успеху образования коалиции, в особенности по отношению к Русскому Императору. Мальтийский орден, давно не имевший никакого военного и политического значения, потому что был историческим анахронизмом, заслужил расположение Павла I, как представитель антидемократических учений. Русский Государь принял в 1797 году титул покровителя ордена, потом возложил на себя звание великого магистра и с обычною своею страстностью принял к сердцу интересы отжившего учреждения. Таким образом захват Мальты Французами явился новым, могущественным поводом к неприязненным поступкам противу Франции со стороны Императора Павла.
Составилась новая коалиция; к ядру её из России, Англии и Австрии присоединились Турция и Неаполь; начались приготовления. Первоначальное предположение о посылке в Австрию 12,000 человек расширено, и цифра доведена до 70,000. Один из корпусов, генерала Розенберга, был готов к выступлению еще в августе, но отправление его замедлилось по вине самих Австрийцев, вследствие мелочных их прицепок к статье договора о продовольствии, так что Павел I приказал даже распустить войска по квартирам, до получения удовлетворительного ответа из Вены. Лишь в половине октября войска Розенберга начали переходить границу, в числе около 22,000 человек, а когда подошли к Дунаю, то стали готовиться к походу и остальные. Другой корпус, под начальством Германа, из 11,000 человек, предназначался частью в помощь королю Неаполитанскому, частью на остров Мальту; третий 36,000-ный князя Голицына, замененного потом Нумсеном, должен был действовать в Германии. Кроме того изготовлялись и все прочие войска западной границы, в составе двух армий, на случай надобности. Флот, как мы видели, был уже в действии в 1798 году. Несколько эскадр разновременно отплыли в Немецкое море и соединились с английским флотом для блокады батавского флота, но ограничивались положением наблюдательным. Черноморская эскадра Ушакова, с присоединенной к ней небольшой турецкой, отплыла к Ионическим островам и успешно очищала их от Французов.
Таким образом первоначальная политика Павла I, стремившаяся исключительно к мирным целям, в два года времени преобразилась в совершенно противоположную. Войны еще не было, но она приближалась самым ходом событий, служивших явным отрицанием недавних договоров. Австрия заняла часть Швейцарии, принадлежавшую Тиролю; Франция навязала Гельветической республике новый договор, вынудив от нее 18,000 вспомогательного войска; французская же бесцеремонная политика заставила короля Сардинского отречься от престола и удалиться на остров Сардинию; Пьемонт присоединен к Франции. Неаполитанский король, не выждав времени, открыл враждебные действия в средней Италии, но успеха не имел, на английском корабле переехал на остров Сицилию, и Французы провозгласили вместо Неаполитанского королевства Парфенопейскую республику. В Раштате все еще продолжались бесплодные переговоры, а между тем Французы занимали правый берег Рейна.
Зима 1798-99 годов приближалась к исходу. Для увеличения своих сил, Австрия решилась сделать попытку, обратившись к Павлу I с просьбою - обратить все три вспомогательные корпуса ей на помощь. Хотя это не согласовалось с договором, но Русский Император согласился и велел корпусу Германа следовать в северную Италию, а корпусу Римского-Корсакова (назначенного вместо Нумсена) в южную Германию, на помощь Австрийцам. Кроме того, к этому последнему были присоединены войска принца Конде. Известие о такой сговорчивости Русского Императора и доброжелательном отношении его к союзнику, было принято в Вене с нескрываемым восторгом. Венский кабинет тем более ценил рыцарский поступок Павла I, что сам не был способен на что-либо подобное, по своей традиционной политике и по свойствам своего тогдашнего руководителя - барона Тугута. Приготовления к войне закипели, и близкое открытие кампании сделалось несомненным, так как Французы потребовали очищения в двухнедельный срок австрийских владений от русских войск.
Оставалось одно обстоятельство, затруднявшее Венское правительство - выбор в Италии главнокомандующего. Эрц-герцог Карл получил назначение на другой театр войны; между австрийскими генералами равносильный ему не отыскивался, и потому решились вверить армию в Италии венгерскому палатину эрц-герцогу Иосифу; но так как принц был очень молод и никогда на войне не бывал, то следовало приискать ему хорошего помощника и руководителя. Дело значит в сущности не изменилось, и выбор лица оставался таким же трудным, как и прежде. После долгих колебаний, положено обратиться к Русскому Императору с новой просьбой - соизволить на назначение "знаменитого мужеством и подвигами" Суворова.
Всей Европе был известен этот наиболее прославившийся из русских генералов, особенно со времени последней Польской войны. В Австрии же он приобрел громкую известность еще раньше, когда во вторую Турецкую войну, вместе с принцем Кобургским, одержал две блестящие победы, доставившие полное удовлетворение национальному самолюбию Австрийцев, страдавшему от многочисленных неудач. Эти победы выдвинули принца Кобургского, по последующие войны разочаровали в нем, показав, что он светил не своим собственным, а заимствованным светом. Затем Польская война заставила прозреть и слепых, выказав вновь победоносные свойства Суворова и обнаружив в нем источник того света, который послужил Кобургу ореолом при Фокшанах и Рымнике. Кандидатура Суворова для войны против Французов подтверждалась и последними распоряжениями Екатерины II, назначившей его начальником вспомогательного корпуса. Такая общность доказательств в пользу Суворова подкреплялась с другой стороны невозможностью выбора главнокомандующего, или эрц-герцогу Иосифу руководителя, из числа австрийских генералов. Правда, хронические неуспехи Австрийцев зависели, по крайней мере на половину, от несчастной системы вождения главнокомандующих на помочах, но это основное зло, видимое для всех, особенно впоследствии, оставалось невидимым для самого заинтересованного правительства. Таким образом Венский кабинет, или лучше сказать надменный барон Тугут - его фактический руководитель, решился, отложив в сторону национальную щекотливость, вверить ведение предстоявшей войны иноземцу 1.
Впрочем решение это было вызвано не одними перечисленными причинами. Тугут и его партия не любили России и, вынужденные обстоятельствами вымаливать у нее помощь войсками, едва ли могли сами собой, без постороннего сильного давления, сделать последний, самый трудный шаг в признании военной несостоятельности Австрийской империи. Скорее это было делом Англии, если не всецело, то значительною долей. В состоявшейся коалиции она играла очень важную роль и стало быть имела большое влияние, так как практические государственные люди Англии никогда не продавали дешево услуг своей страны. Литература дает не мало данных для убеждения, что в выборе Суворова участвовала Англия; а в некоторых сочинениях прямо говорится, что Англия указала на Суворова и склонила Венский двор на этот выбор. Может быть Англия же настояла на устранении эрц-герцога Иосифа и назначении русского фельдмаршала главнокомандующим. На такое заключение наводит одно из писем Суворова к графу С.Р. Воронцову, русскому послу в Лондоне. Говоря про "патриотическое участие" Воронцова в назначении его, Суворова, главнокомандующим, он пишет: "не могу я описать ощутительную признательность к оказываемому благоволению Его Великобританского Величества в избрании моем на предлежащий мне трудный подвиг". Во всяком случае избрание Суворова произошло извне 2.
"Суворов явился из заточения тощ и слаб, но живой дух удержал и без блажи ни на пядь, чем много теряет", читаем мы в одном современном письме. Представляясь Государю, он бросился к его ногам, сделал земной поклон и по своему выказывал разные другие признаки преданности. По словам очевидца, все это видимо выводило Павла I из терпения, однако он сдерживался. В тот же день, 9 февраля, Суворов был снова зачислен на службу с чином фельдмаршала, но без объявления в приказе. Несколько дней спустя, Государь возложил на него большой крест ордена св. Иоанна Иерусалимского, с подобающей церемонией, причем Суворов стоял на коленях. В это же время Суворов получил просьбу от одной вдовы, Синицкой, которая ему писала: "70 лет живу на свете, 16 взрослых детей схоронила; 17-го, последнюю мою надежду, молодость и запальчивый нрав сгубили: Сибирь и вечное наказание достались ему в удел, а гроб для меня еще не отворился". Суворов обратился к Государю с просьбой о помиловании бывшего капитана Синицкого, и Государь не отказал. Суворов отвечал Синицкой: "утешенная мать, твой сын прощен; алилуия, алилуия, алилуия". Не сдерживая своей причудливой натуры, прорывавшейся в сотне разных странностей, он однако не делал ничего преднамеренно-неприятного для Государя, как в прошлый свой приезд: это не имело бы теперь смысла, Таким образом он не прикидывался недоумевающим или изумленным при виде новых порядков, форм и уставов, не затруднялся снимать шляпу, не путался со шпагой садясь в карету, не производил никакого замешательства на разводе 3.
Прием его петербургской публикой был самый восторженный. За ним теснились толпы, раздавались приветствия и пожелания; почтение, уважение выражались при всяком случае самым разнообразным образом. Восходило солнце славы, и бедствия двух минувших лет придавали ему особенный блеск. В армии весть о назначении Суворова главнокомандующим произвела электрическое действие, особенно в войсках, которые назначались на войну. Даже в высшем петербургском обществе, где ютились недоброжелатели и завистники Суворова, все как будто преобразилось в смысле общего настроения. Все повалили к нему с поклоном и поздравлениями; вынужденно - надетая личина равняла друзей с недругами до неузнаваемости. Любезностям, комплиментам не было ни конца, ни меры; но Суворов помнил прошлое, различал людей, и многим из его новообъявившихся поклонников пришлось с притворною улыбкой жаться и ёжиться под его иронией и сарказмом. В числе явившихся на поклон был и Николев. Такая бестактность застала Суворова в расплох, и он не нашел в себе достаточно великодушия, чтобы оставить ее без внимания; назвал Николева "первым своим благодетелем" и велел Прохору посадить его "выше всех". Прохор взмостил стул на диван, заставил Николева сесть на это действительно "высокое" место, при громком смехе присутствовавших, и Суворов почтил своего сконфуженного гостя изысканными поклонами 4.
Суворову дано было 30,000 р. на подъем, назначено по 1,000 р. в месяц столовых; приказано не производить с него взыскания по претензии Ворцеля, а предоставить последнему искать убытков обыкновенным судебным порядком с тех, кто продал его лес и поташ. Такое исключение в ущерб Ворцелю последовало потому, что претензии прочих лиц были уже удовлетворены; о них не упоминалось как о деле прошлом. Да и по Ворцелевскому делу разрешение последовало несколько поздно, потому что более 9,000 руб. было уже к тому времени взыскано; теперь их пришлось требовать обратно, и вся эта путаница осталась при жизни Суворова не распутанной. Оба русские корпуса, направленные в Италию, были отданы в полное подчинение Суворову, и от них отнято право непосредственных представлений к самому Государю, данное им раньше. Суворову разрешено требовать усиления русских войск под его начальством, когда он найдет то нужным. Рескрипты Государя следовали один за другим и отличались выражениями благоволения и благосклонности. Император Павел потребовал книгу Антинга, чтобы подробнее познакомиться с прежними кампаниями своего полководца. Случилось даже одно мелочное, но многозначительное обстоятельство. Суворов просил у Государя дозволения на кое-какие перемены в войсках, против существующего положения. Павел I разрешил, сказав: "веди войну по-своему, как умеешь". Это было верхом снисходительности со стороны Государя; жаль только, что и просьба Суворова, и разрешение дошли до нас без дальнейших подробностей, которые могли бы осветить кое-что из случившегося впоследствии 5. Доверие Государя к Суворову было однако неполное; доказательство тому - высочайший рескрипт к генералу Герману, тотчас по отправлении Толбухина за Суворовым в село Кончанское. Этим рескриптом возлагалась на Германа обязанность: "иметь наблюдение за его, Суворова, предприятиями, которые могли бы повести ко вреду войск и общего дела, когда будет он слишком увлекаться своим воображением, заставляющим его иногда забывать все на свете. Итак, хотя он по своей старости уже и не годится в Телемаки, тем не менее однако же вы будете Ментором, коего советы и мнения должны умерять порывы и отвагу воина, поседевшего под лаврами". Герман не затруднился принять на себя такое щекотливое поручение; это был цеховой тактик, смотревший на военное дело как на графическое искусство и не подозревавший, что в нем нельзя принимать людей только за счетные единицы. Он весь обозначился в ответе своем Государю; толкуя про глубокий строй, про параллельный боевой порядок, про направление маршей и лагерные расположения, он видит в Суворове только "старые лета, блеск побед и счастие, постоянно сопровождавшее все его предприятия". Последствия не замедлили разочаровать Государя на счет Германа и многих иных, коих он принимал за корифеев военного искусства, и доказали, что оно, это искусство, находилось именно в руках Суворова, несмотря на порывы его "воображения".
Впрочем, опять-таки Государь был совсем не одинок в опасениях насчет Суворова. Он боялся его "воображения", другие находили в нем излишний "натурализм", третьи ожидали всяких зол от его "своенравия". Все это в сущности сводилось к излишней пылкости Суворова, т.е. к главному его недостатку - запальчивости. Но разве одна запальчивость действовала в Суворове, разве не выкупались его недостатки сторицею громадными достоинствами и даже не были ли эти недостатки только оборотною стороною его несравненных военных качеств? Как видно, в мнении его судей - нет. Его просто не понимали, и это непонимание шло так далеко, что сочли возможным приставить к нему дядьку, тогда как одна мысль - о руководительстве Суворовым на боевом поле - представляется нам ныне (и вполне справедливо) чем-то совершенно не понятным.
Следует впрочем заметить, что распоряжение о надзоре за Суворовым последовало значительно раньше, чем прочие, свидетельствовавшие о доверии к нему Государя. Но это не изменяет дела, так как первое не было отменено, и менторство Германа не осуществилось лишь потому, что он получил назначение на другой театр войны.
Суворов выехал из Петербурга в последних числах февраля и ехал не очень скоро, особенно за Митавой, так как дорога с каждым днем ухудшалась, да и здоровье его не могло уже выдерживать безостановочной езды прежних лет, заметно расстроившись в Кончанске, о чем прямо говорится в письмах его приближенных с дороги. Остановки делались дважды в день, для обеда и чая, каждый раз на три часа, "ради пищеварения, прежде чем тронуться в дальнейший путь", - обстоятельство новое, прежде не встречавшееся. Кроме того сделаны более продолжительные остановки в нескольких местах. Первая по времени была в Митаве, в замке герцога. Желающих представиться Суворову собралось в приемном зале великое множество. Отворилась дверь, показался Суворов босой, в одной рубашке, сказал: "Суворов сейчас выйдет" и скрылся. Весьма скоро, через несколько минут, он появился снова, но уже в полной форме, и сделал прием. Выходка эта имела целью показать, насколько он еще расторопен, вопреки носившимся слухам о его старости и дряхлости. После приема Суворов пошел пешком по улицам, за ним валили толпы народа; придя на гауптвахту, он заметил, что караулу был принесен обед, сел вместе с солдатами, с большим аппетитом поел каши и затем поехал к французскому королю - претенденту, жившему в Митаве - же.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа