 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
20.04.2024, 11:04 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.
Польская война: Прага; 1794.
Появление их было для Поляков неожиданностью, хотя постройка Русскими батарей и не ввела их в полное заблуждение. Открытой атаки они ждали, по крайней мере так показывает Вавржецкий, но только по какому-то ложному извещению не теперь, а несколькими днями позже. Преследуемый одною и тою же мыслью, он под конец решился поступить по своему, т.е. вывести из Праги войска и перевезти артиллерию. а затем разломать мосты. Написав об этом в верховный совет с объяснением причин, Вавржецкий просил совет поручить варшавскому магистрату трактовать о капитуляции города, убедить короля к выезду в Пруссию и туда же выехать самому совету. Делая соответственные распоряжения, особенно о сборе лошадей для вывоза из Праги артиллерии, он отправился туда в 4 часу ночи, волнуемый опасениями или предчувствием. Осведомившись прежде всего относительно отправления сторожевой службы, он узнал от адъютанта генерала Зайончека, только что возвратившегося с объезда, что все в полной исправности, пикеты и часовые на местах, рунды ходят, и другие меры усиленной осторожности соблюдаются. Успокоенный в этом отношении, Вавржецкий стал убеждать Зайончека в опасности дальнейшего удерживания Праги, но Зайончек не соглашался и в виде утешения говорил, что Бог даст, Русские найдут здесь себе могилу. Вавржецкий однако остался при своем решении и принялся отдавать кому следует приказания, как вдруг раздались с внешнего ретраншамента выстрелы. Зайончек поскакал к правому флангу, Вавржецкий к левому.
Две первые русские колонны (генерал-майора Ласси и полковника князя Лобанова-Ростовского, участников измаильского штурма), атаковали под ружейным и перекрестным артиллерийским огнем с ретраншамента и с острова, но выдержали его не замявшись, накрыли волчьи ямы плетнями, закидали ров фашинами и взобрались на вал. Тут стало им еще труднее; начальствовал генерал Ясинский, горячий патриот, храбрец и энтузиаст, незадолго перед тем говоривший, что или вернется в Варшаву победителем, или не вернется вовсе. Он сдержал. свое слово, был убит с саблею в руке; Поляки подались назад. Третьей и четвертой колоннам приходилось идти по глубокому сыпучему песку, что очень утомило людей; многие из рабочих побросали плетни, и штурмующим пришлось перебираться чрез 6 рядов волчьих ям по наложенным на них лестницам. Но это только задержало, а не остановило Русских. Третья колонна (генерал-майора Исленьева) перешла волчьи ямы и рвы двух передовых шанцев, взобралась на парапет, выгнала неприятеля и бросилась к главному ретраншаменту. В это время показалась невдалеке польская конница и готовилась ударить атакующим во фланг. По приказу Исленьева, два батальона мгновенно развернулись фронтом к стороне неприятеля и с криком ура бросились на него в штыки. Конница ретировалась, а другие два батальона тем временем атаковали и взяли главный вал. Четвертой колонне (генерал-майора Буксгевдена) предстояла самая трудная задача — штурмовать наиболее укрепленный пункт линии, т.е., исходящий её угол; тут находился каменный кавальер, главный вал был усилен рядом палисадов, и еще далее впереди возвышалось передовое укрепление. Но порыв войск был так стремителен, что все преграды переходили в их руки одна за другою последовательно, и кавальер был быстро занят. Чуть ли еще не большей стремительностью отличались действия двух следующих колонн, пятой (г.-м. Тормасова) и шестой (г.-м. Рахманова), принадлежавших к корпусу барона Ферзена, которые завладели главным валом и батареями чуть не в один миг. Седьмая колонна (г.-м. Денисова), сделавшая обходный путь в 8 верст, тоже с полным успехом выполнила свою часть диспозиции: достигла гати, тянувшейся по топкому берегу Вислы, прорвалась чрез нее, завладела батареями и отбросила к реке неприятельскую конницу, нанеся ей огромную потерю.
Все это совершилось так скоро, что главным польским начальникам трудно было исправить дело; к тому же Зайончек, в самом начале раненый пулею в живот, уехал в Варшаву. Вавржецкий, поскакавший от левого к правому флангу внешнего ретраншамента, встретил солдат в беспорядочных кучах и 7-й литовский полк в полном бегстве. Он остановил их; сделал выговор начальствовавшему майору и велел идти на помощь 5-му полку, который упорно держался на вверенном ему пункте. Продолжая затем путь, польский главнокомандующий наткнулся на 4-й полк тоже в беспорядочном отступлении, велел генералу Майену привести его в порядок и атаковать, а сам поскакал к месту, где по его приказанию, отданному тотчас по тревоге, должны были собраться некоторые части конницы. Там никого не было, кроме нескольких человек, один из которых сообщил ему, что правый фланг укрепленной позиции. после слабой обороны занят Русскими, а Зайончек ранен и давно уехал в Варшаву. Возвращаясь назад, к Майену, Вавржецкий встретил еще полк, ретировавшийся в разброд. Паника вступила в свои права, расстройство сделалось общим.
Главная тому причина находилась конечно в самих войсках, но способствовало этому хаосу и увеличивало его энергическое наступление Русских, не дававшее неприятелю опомниться и придти в себя. Завладев внешнею линиею укреплений, русские войска двинулись далее без малейшей потери времени. По открытому месту между передним ретраншаментом и валом, окружавшим непосредственно Прагу; происходило беспорядочное отступление польских войск и преследование их русскими. Первые две Русские колонны были атакованы тотчас за ретраншаментом отрядом кавалерии и частью выбитой пехоты, но приняли их в штыки, сбили и горячо преследовали в самую Прагу, причем генерал Ласси был ранен и сдал команду, но колонна продолжала преследование, добралась до моста и отрезала бегущим путь отступления за Вислу. Третья колонна дальнейшего сопротивления почти не встретила, но четвертой пришлось иметь упорное дело с отступавшими. На её пути, за валом, тянулся зверинец с засеками и частоколом; этою местностью и старались воспользоваться Поляки. Попытка не удалась: колонна разделилась на две части и повела атаку по двум направлениям. Поляки, обойденные и с двух сторон атакованные, полегли во множестве, в том числе чуть не поголовно 500-ный полк евреев, сражавшийся с замечательной храбростью; но полковник их избег общей участи, оставшись на это время в Варшаве. По очищении и занятии зверинца, колонны продолжали наступление; в этот момент взорвало неприятельский погреб с артиллерийскими снарядами, что атакующих впрочем не остановило, и они стремительно ворвались в Прагу. Пятая колонна, прежде всех других исполнив первую часть своей задачи, быстро дошла до Праги и добралась до моста вслед за первой колонной; шестая появилась во внутреннем ретраншаменте почти одновременно с нею. Обе они на своем пути почти не встретили сопротивления, также как и седьмая, после взятия батарей и поражения неприятельской конницы.
Резервы колонн исполняли свое дело безукоризненно, разрабатывали через вал проходы для конницы, перехватывали бегущего неприятеля, поддерживали атакующих в трудных случаях. Общий кавалерийский резерв, разделенный по частям, тоже способствовал одержанию победы в той мере, как ему было указано: производил ложные атаки, зорко следил за появлением неприятельских конных частей из-за укреплений и рубил их; по занятии внешнего ретраншамента, перебрался внутрь, помогал пехоте, преследовал и захватывал в плен бегущих. Артиллерия под прикрытием и при пособии части общего резерва, к ней приставленного, по взятии ретраншамента, расположилась на нем частями и выставила батарею на берегу Вислы.
Таким образом русские войска, пройдя быстро пространство между первым и вторым ретраншаментами, ворвались с разных сторон в Прагу, почти безотпорно захватив окружающий ее вал. Едва ли много Поляков успело перебраться в Варшаву до появления Русских у моста, а после того никто. Вавржецкий успел спастись, сопровождаемый одним офицером и двумя пражскими жителями; успел бы и Майен со значительною частью своих войск, если бы второпях не ошибся улицей. Прискакав под выстрелами к мосту, Вавржецкий не только не нашел тут караула, по даже ни одного человека для обороны, да и на варшавском конце не видать было ни души. Русские егеря приближались, взошли на мост и стали в Вавржецкого стрелять; польский главнокомандующий ужаснулся: такая страшная и близкая опасность грозила Варшаве. Но он напрасно тревожился: Суворовым было отдано приказание, чтобы русские войска отнюдь не были на мост пускаемы. перейдя через мост пешком, так как сопутники ссадили его для большей безопасности с коня, Вавржецкий увидел на варшавском конце пушку, пехотный же караул укрывался в ближайших домах. Главнокомандующий вызвал его оттуда, от искал канонира, велел стрелять и послал за другими орудиями; две пушки скоро прибыли, но гранаты не имели трубок. Вавржецкого больше всего озабочивала необходимость испортить мост (другой, ниже города, был уже испорчен), а потому во ожидании снарядов, он послал для этого солдат на мост, но они были прогнаны русскими ядрами, так как несколько русских пушек уже прибыло к Висле. Вавржецкий повел солдат сам, с топором в руках, но был русским огнем отбит. В это время прибыли артиллеристы, доставлены исправные снаряды, и польские орудия у моста открыли огонь. Вавржецкий поехал в город, сзывать вооруженных жителей на берег.
Суворов с самого начала штурма находился на холме, в версте от передней линии польских укреплений, и следил оттуда за ходом боя. По скорости, с которою Русские появились на укреплениях и двигались вперед, и по донесениям ординарцев и начальников, он видел, что войска сражались не только с особенной энергией, но и с крайним ожесточением. Ожесточение это еще возросло, когда они с разных сторон ворвались в Прагу. Кров полилась рекою; стоны, вопли, мольбы, проклятия и боевые крики стояли гулом. сопровождаемые барабанным боем, ружейной трескотней и пушечными выстрелами. «Страшное было кровопролитие», доносил Суворов: «каждый шаг на улицах покрыт был побитыми; все площади были устланы телами, а последнее и самое страшное истребление было на берегу Вислы, в виду варшавского народа». На общую беду своих, многие спрятавшиеся в домах, не исключая и женщин, стали оттуда стрелять, бросать каменьями и всем тяжелым, что попадалось под руку. Это еще усилило ярость солдат; бойня дошла до апогея; врывались в дома, били всех кого попало, и вооруженных и безоружных, и оборонявшихся и прятавшихся; старики, женщины, дети — всякий, кто подвертывался, погибал под ударами. В ужасе и отчаянии многие бежали к Висле, надеясь на мост, но и эта последняя надежда их обманула; бросались в лодки, но их было немного, и они тонули от непомерного груза; кидались вплавь, но до другого берега было слишком далеко, и вслед за пловцами летели пули 9.
Суворов, сам не ожидавший такого ожесточения, содрогнулся подобно Вавржецкому за участь Варшавы. Мост оберегали, но при том градусе возбуждения, до которого дошли войска, гарантия становилась недостаточной. Военный разгром польской столицы не входил в цели пражского штурма. Суворов отдал приказание — немедленно разрушить мост с нашей стороны, т.е. сделать то, чего только что добивался польский главнокомандующий. Мост запылал, путь в Варшаву был закрыт. Спустя некоторое время загорелся мост и с варшавской стороны, так как этому Русские уже не препятствовали 10.
Между Прагой и Варшавой грохотала канонада, От варшавских батарей много потерпели русские войска, сбившиеся в Праге; меньший материальный вред, но более сильный нравственный, несла Варшава от русской прибрежной батареи. Свист ядер и треск разрывавшихся гранат наводил ужас на жителей; унылый набатный звон, раздававшийся повсеместно, усиливал тяжелое впечатление. Варшавяне запирались в домах, прятались в погреба, бежали под защиту святыни церквей, искали спасения у иностранных посланников. Верховный совет находился в сборе, шло заседание; влетела русская граната и убила секретаря. Совет вотировал полномочие Вавржецкому и отправился с письменным постановлением в его дом. Колонтая в совете не было, он бежал 11.
Канонада замолкла в 11 часу утра, после полудня возобновилась и продолжалась до ночи. Цель её с русской стороны состояла не в нанесении материального вреда, который и был ничтожен, а в нравственном действии. Таким образом Варшава была пощажена, но несчастная Прага испила чашу бедствий до дна. С моста пламя перекинулось на ближайшие постройки и пошло гулять дальше; в нескольких других местах тоже вспыхнули пожары от бомб варшавских батарей. Прага обратилась в огненное море, вид которого усугублял ужас варшавских жителей.
В 9 часов утра 24 числа все было кончено; продолжался лишь пожар, да шел грабеж. Хотя ни в диспозиции, ни в приказе не упоминалось о добыче, но таков уже был обычай времени, и в Суворовском военном катехизисе очень ясно говорилось; «возьмешь лагерь — все твое, возьмешь крепость — все твое». Грабеж продолжался весь день и ночь, но разжились на нем солдаты не много, потому что грабить было нечего. Еврейское население Праги отличалось бедностью, а если кто и имел что-нибудь получше и подороже, то конечно заблаговременно вывез вон, особенно из имущества не громоздкого, которое только и могло пригодиться солдатам. Довольно много досталось лошадей, но они были очень изнурены, ходить за ними было некогда и содержать решительно нечем, так что казаки одного полка принуждены были продать добычных коней евреям, по 2 рубля за голову. Вероятно тоже самое было и у других 12.
Тотчас после боя, Суворову разбили простую солдатскую палатку; сюда собрались главные начальствующие лица и знатные волонтеры, которых при штурме было не мало. Пошли взаимные поздравления, поцелуи, объятия. Как-то не верилось, что уже все кончено в такое короткое время. Суворов потребовал к себе пленных польских генералов, пожал им руки и обошелся с ними вообще очень приветливо. Стали тут же, вблизи кавальера, на оконечности зверинца, собирать все что было под рукой, для подкрепления сил, и к столу приглашены были пленные польские штаб-офицеры, принятые также любезно. После импровизованного обеда все разошлись по своим местам; требовался отдых после крайнего нервного напряжения, ибо благодаря только усилиям воли, многие могли быть действующими лицами в минувшей кровавой драме. Сам Суворов был совсем болен и писал в этот день одному из своих приятелей, что «едва таскает ноги». Шевич страдал лихорадкой с ежедневными пароксизмами; бригадир Поливанов с самого выступления из Бреста едва говорил, что не помешало ему врубиться первым в неприятельские ряды; Исаев оставался на ногах с пулей в руке, пронизавшей ему предварительно грудь; Ферзен перемогался несколько дней через силу. Имея в самом себе неисчерпаемый запас энергии, Суворов умел вливать ее и в подчиненных. Теперь он лег на солому отдохнуть. При палатке находился караул по уставу, вблизи расположились разные части войск, но не было ни движения, ни шума. Солдаты соблюдали полную тишину и даже говорили вполголоса, чтобы не потревожить сна своего любимого начальника. «Он не спит, когда мы спим», поясняли они: «и в жизнь свою еще не проспал ни одного дела». К ночи разбили ему калмыцкую кибитку, так как погода стояла свежая. В тот же день он отправил к Румянцеву короткое донесение: «сиятельнейший граф, ура, Прага паша» 13.
«V некоторых историографов Суворова читаем, будто перед штурмом, приехал к нему курьер от прусского генерала графа Шверина с извещением, что он, Шверин, не в состоянии оказать Русским содействия, будучи занят другими операциями против Поляков. Суворов отпустил будто бы курьера по окончании штурма, велев передать то, что видел, Шверину. Едва ли это было на самом деле. Мы не находим ничего подобного ни в официальных документах, ни в Суворовской переписке, а сходство приводимого эпизода с таким же, бывшим будто бы под Измаилом, наводит еще больше сомнения 14.
Потерн обеих сторон можно определить только приблизительно. В реляции Суворова от 7 ноября говорится, что сочтено убитых Поляков 13,340, пленных 12,860, потонуло больше 3000; в числе пленных 3 генерала и 442 офицера; в числе убитых 4 генерала; артиллерии досталось победителям 104 орудия. Свою потерю убитыми и ранеными он определяет в 1500 слишком. Исчисления нескольких историков приблизительно таковы же, с варьированием частных цифр. Все это весьма гадательно й отчасти произвольно, ибо какие например данные были для определения числа утонувших? Существуют однако некоторые указания, по которым можно добраться до истины, не задаваясь требованиями точности. Один французский эмигрант, поступивший к Суворову на службу тотчас по окончании войны, говорит, что он слышал на месте, будто потеря Русских одними убитыми простиралась до 1100 человек, а общая потеря Поляков доходила до 21,000. Другое показание участника штурма, отличающегося впрочем неверностью своих цифр, определяет число убитых и раненых Поляков в 14,000, причем говорится далее, что жители, собранные с окрестных селений похоронили до 7000 польских тел. Один из польских источников утверждает, что Поляков погибло с оружием в руках до 8000 и пражских жителей 12,000. Приняв в соображение как эти, так и некоторые другие сведения, можно придти к следующему приблизительному выводу. Убитых, умерших от ран и утонувших неприятелей было 9-10,000; пленных, т.е. взятых с оружием, безоружных и раненых 11-13,000, в том числе около 450 офицеров; пушек осталось в руках победителей 101-104. Потеря с русской стороны заключалась не менее, как в 2000 убитых и раненых, или несколько выше. Из числа взятых живьем и раненых, распущено по домам больше 6000; отправлено в Киев до 4000, из регулярного войска, без косильеров, которые отпущены на свободу вместе с другими невоенными 16.
Многие иностранные писатели называют штурм Праги простой бойней, где не видать никакого военного таланта, а действовала одна грубая сила, в роде стихийной, и где успех был завершен невообразимым зверством и кровожадностью войск и их предводителя. Из приведенных выше распоряжений Суворова перед штурмом и из самого хода дела видно, насколько подобный приговор далек от истины. Суворову дали даже насмешливое название: «генерал без диспозиции». А между тем диспозиции его, не будучи никогда педантскими, отличались замечательною обстоятельностью; такова и пражская. Она в основании совершенно однородна с измаильскою и тождественна с нею по многим крупным частностям. Обе обнаруживают замечательный военный расчет, куда входят не одни цифры, а знание характера, свойств и вообще силы противника, верная оценка своих собственных ресурсов, моральных и материальных, и основанный на этих данных выбор средств. Но еще более плана, программы штурма, замечательно исполнение, в котором некоторые частности плана оказались даже липшими ступенями к победе. Так могут действовать только войска, отличновыученные, и между которыми и их предводителем существует полная гармония. Числом, массой Русские взять не могли, потому что их численный перевес над Поляками не превышал 4000 человек. Перевес был качественный, как в Измаиле, особенно в предводительстве, и если пал Измаил, то тем более не могла избежать этой участи и Прага.
Суворов в реляции своей говорит: «редко видел я столь блистательную победу; дело сие подобно измаильскому». Подобно, но не равно. Там, при значительном численном перевесе обороняющегося, атакующий имел две целые штурмовые колонны из спешенных казаков, да и едва не половина штурмующего корпуса состояла из казачьих полков. Правда и под Прагой казаков было много, но на конях; из них штурмовых колонн не формировали и хотя в штурме участвовала спешенная кавалерия, но не казаки, а драгуны (в резервах 2, 3 и 4 колонн), и их было сравнительно не много. С другой стороны, в Измаиле была одна крепостная ограда, хоть и очень сильная, а тут двойная линия ретраншаментов, с передовыми укреплениями и тет-де-поном. Но укрепления эти были заняты слабо, и оборонялась с упорством только первая линия, да и то не везде, тогда как в Измаиле Русские встречали отпор что дальне, то сильнее. Обстоятельство это имеет существенное значение; им объясняется и небольшая продолжительность всего дела под Прагой, и несоразмерно малый урон Русских. По завладении передним ретраншаментом, Русским лишь местами и частями приходилось драться, а больше только гнать и бить. Вообще сравнением Праги с Измаилом подтверждается репутация чрезвычайного упорства Турок при защите укрепленных мест, и обнаруживается недостаток энергии у Поляков при обороне Праги, которая однако же была для них гораздо важнее, чем Измаил для Турок.
Может быть причина тому заключается в необыкновенной энергии русской атаки, энергии, едва ли доходившей до такой степени развития под Измаилом. Энергия эта, как и жестокое кровопролитие в самой Праге, были следствием чрезвычайного возбуждения войск. Кровавые апрельские события в Варшаве постоянно держались у всех в памяти, особенно в корпусе Ферзена, где находилось несколько батальонов, очевидцев варшавской резни. Суворов подтверждал о милосердии и пощаде; он даже дал, как мы видели, особое наставление Ферзену, где люди были наиболее озлоблены, но недавние воспоминания оказались в пылу боя более сильными. В виду вероломной Варшавы, все солдаты по примеру Ферзеновых дошли до остервенения. «Смотри братцы, никому пощады». кричали они друг другу, еще не добравшись до Праги, а когда ворвались в это несчастное предместье, то только и слышны были крики: «нет пардона». Как же можно в этом винить Суворова, да и можно ли, положа руку на сердце, клеймить Суворовского солдата? Настроение его было исключительное, понятия того времени иные, способ ведения войны жестокий. Разве Поляки, убивая в Варшаве Русских, вооруженных и безоружных, не давая пардона им под Рославицами (о чем было публиковано в свое время в Варшаве) и обнаруживали при всяком случае свою к ним ненависть, не делали тоже самое? Правда, Поляки побеждены, на их долю — сострадание, и обвинение победителей самое легкое к тому средство; но способ этот рано или поздно обнаруживает свою несостоятельность. Кроме того, надо принимать в соображение и осязательные результаты. Из всего изложенного выше, можно убедиться, что пражское кровопролитие вовсе не доходило до таких чудовищных размеров, которые принимаются за несомненный факт, и что оно далеко не может равняться с измаильским 16.
Пражский штурм имеет историческое значение, несравненно выше измаильского. Революция была вырвана, война была подсечена в самом корне. на достоверным известиям, полученным Суворовым несколько времени спустя, воеводства люблинское и сандомирское и вся Галиция готовились к восстанию, для чего назначен был день в первых числах ноября, но взятие Праги с его последствиями разрушило инсурекционный план. Этот кровавый штурм, происходивший на глазах варшавян, навел ужас на польскую столицу, вселил в нее трепет, по свидетельству самих Поляков. Население Варшавы ждало той же участи от безжалостного победителя. Нравственные и материальные силы инсурекционной Польши были сломлены. Суворов достиг своей цели; пролилась река крови, но устранялось хроническое кровопролитие затягивающейся войны. Не прошло суток после пражского побоища, и в русском лагере явилось посольство от капитулирующей Варшавы.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа