 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
19.04.2024, 13:17 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
Глава тридцать третья
Швейцарская кампания: С.-Готар, Чертов мост; 1799.
С рассветом Розенберг начал наступление, согласно полученному приказанию. Впереди шел Милорадович, за ним остальные войска дивизии, потом Дерфельден. Французы занимали левый берег реки; их было немного, никак не больше двух батальонов, вероятно из числа разбитых накануне при Урзерне; можно также заключить из сличения разных описаний, что республиканцы имели всего одно орудие, а если и несколько больше, то из самых мелких калибров. В надежде ли на неприступность позиции, или вследствие позднего прибытия к месту обороны и неизбежной суеты, но только они не подготовили разрушение моста до появления атакующих и не препятствовали их наступлению вплоть до Урнер-Лоха. Небольшой передовой отряд с пушкою оставлен был впереди моста для обороны этого туннеля; тут собственно и началось дело. Как только голова передового русского батальона втянулась в туннель, передовой французский отряд встретил его ружейными и пушечными выстрелами. Форсирование прохода повело бы к значительным и напрасным потерям, поэтому для облегчения фронтальной атаки произведены были два фланговые движения: отряд в 300 человек послан вправо, в горы, над Урнер-Лохом; другому, человек в 200, приказано перебираться чрез каменистое ложе Рейсы на ту сторону и угрожать флангу и тылу французской заречной позиции. Оба эти маневра принадлежали к числу таких, которые вызываются только крайностью, но оба они, благодаря энергии войск, удались вполне. Майор Тревогин с 200 егерями спустился к руслу с огромными усилиями и, одолевая еще большие трудности, стал перебираться через Рейсу. Вода была не глубока, по колено и лишь местами по пояс, но главная опасность заключалась в быстроте течения. Добравшись до берега, люди стали карабкаться вверх по крутизнам, на вид совершенно недоступным. В виду удачи этой рискованной переправы, послан по следам смелой команды целый батальон, который, не без потерь конечно, перешел реку длинным фронтом, так что на той стороне очутилась довольно значительная сила. На переправу и затем на движение в тыл и фланг французской позиции по скалам, потребовалось не мало времени, так что колонна полковника Трубникова, посланная в обход Урнер-Лоха, исполнила свою задачу раньше.
Едва показались его люди на склонах утесов позади туннеля, Французы пришли в смятение и второпях стали разрушать мост. Так как большая арка, над самым потоком, была конечно более капитальной постройки, чем малая береговая, то принялись за последнюю, что было и сподручнее, потому что она находилась на французской стороне. Передовому французскому отряду приходилось теперь думать о собственном спасении, а не об обороне туннеля; надо полагать, что часть его успела перебраться на левый берег, а другая осталась на правом отрезанною. Передовой русский батальон, заметив у Французов суету, возобновил атаку, беспрепятственно прорвался чрез Урнер-Лох и бросился на отрезанных Французов в штыки. С противуположного берега открылся по нем огонь, но слабый; Французы передового отряда частью были переколоты или сброшены в реку, частью искали спасения, спрыгивая с утесов и пытаясь перебраться по руслу, что однако могло удасться немногим. Пушку свою они впрочем спасли от русских рук, сбросив ее в реку. Русские кинулись к мосту; главная арка оставалась не тронутой, но вместо второй арки, зиял широкий и глубокий провал: Французы уже успели, несмотря на огонь русских стрелков правого берега, преградить наступающему неприятелю путь.
Завязалась перестрелка между обоими берегами, которая не придвигала дела к исходу, так как исправлять мост под выстрелами в упор было невозможно. Но к этому времени, переправившиеся в брод на французскую сторону части русских войск успели одолеть путь по горным высям левого берега и начали спускаться к мосту. Они представляли внушительную силу, потому что с ними случайно сошелся тут генерал Каменский, получивший еще с вечера приказание перебираться чрез хребет Бетцберг и следовать за Лекурбом, для обхода Урнер-Лоха и Чертова моста. Французы не могли дальне держаться в этом месте и стали отступать, а русские войска левого берега под начальством Каменского их преследовали. Отступление сделалось для Французов неизбежным еще и потому, что согласно общему плану похода, австрийский генерал Ауфенберг, спустившись с Дисентиса долиною Мадеран, занял Амстег на Рейсе, выбив оттуда незначительный французский отряд, и таким образом очутился у Французов в тылу. Хотя Лекурб заставил Ауфенберга отойти по долине Мадеранской, но Австрийцы все-таки оставались вблизи, сохраняя угрожающее положение.
Как только обнаружилось намерение Французов ретироваться от моста, Русские правого берега бросились вперед и принялись за устройство на скорую руку перехода чрез разрушенную арку. Разобрали ближний сарай, притащили бревен и досок, перекинули их чрез провал и стали укреплять чем попало; майор князь Мещерский 1-й употребил для этого свой офицерский шарф, а за ним и другие офицеры сделали тоже самое. Когда перекинутые чрез обвал зыбкие и узкие мостки изобразили собою некоторое подобие переправы, храбрецы стали переходить, помогая друг другу; некоторые оборвались и расшиблись, другие были убиты или ранены, так как отступающие Французы все еще обстреливали мост. Скоро французские выстрелы замолкли или не долетали, и временная переправа сделалась удобопроходимее, но едва ли она способствовала усилению преследования, потому что требовала много времени для малого числа людей; сборный отряд Каменского был Французам страшнее и опаснее. Приступлено было тотчас к основательной поправке поврежденной части моста пионерами, и в 5 часу дня вся задержанная колонна русских войск двинулась вперед.
Дело у Чертова моста продолжалось довольно короткое время и не причинило больших потерь ни той, ни другой стороне, но надо полагать, что у Французов выбыло из строя все-таки больше, так как часть их передового отряда была истреблена, и отряд Каменского уложил свыше 200 человек на горах и вдоль дороги. Малая потеря атакующего зависела от хорошо скомбинированной атаки и от слабой обороны, которая в свою очередь обусловливалась недостаточными средствами Французов и быстрым наступлением Русских. Эта слабая оборона и в особенности неполная порча Чертова моста, дали некоторым повод заключать, будто Лекурб заманивал Суворова глубже в долину Рейсы, откуда Русским не было выхода и где они должны были поэтому погибнуть. Соображение это страдает натянутостью, потому что Лекурбу было вовсе не до грандиозных замыслов: он сам рисковал быть отрезанным и окруженным и заботился единственно о том, чтобы выйти из своего затруднительного положения.
Небольшая армия Суворова продолжала наступление, но подвигалась вперед медленно, задерживаемая разными препятствиями, преимущественно мостами. Четыре раза перебегала дорога с одного берега Рейсы на другой; все 4 моста неприятель старался испортить, но при спешном отступлении это ему удалось только отчасти, и восстановление всех четырех переправ не было для Русских так затруднительно, как исправление Чертова моста 1. Однако все-таки требовались работа и время, так что в этот день Суворов едва успел подвинуться вперед от Госпиталя на 12 верст. В Гешенене присоединился Каменский, в Вазен армия пришла ночью и тут осталась до утра. Сентября 15 войска поднялись в 5 часов и продолжали путь; в авангарде шел Милорадович. Он быстро бросился к Амстегу и, благодаря этой быстроте, предупредил новую остановку: отступавший к Альторфу Лекурб едва успел зажечь мост, как нагрянули Русские, затушили огонь, перебрались по тлевшим бревнам и доскам и выбили французский ариергард из деревни; после чего отряд Ауфенберга, державшийся вблизи в оборонительном положении, получил возможность присоединиться к русской армии и продолжал с нею наступление. Следуя далее по Рейсе, Суворов дошел до впадения в нее речки Шахен, по имени которой называлась и долина, узкая и длинная, тянувшаяся вправо. Тут Лекурб занял позицию, имея в тылу Альторф; мосты были сняты; дорогу обстреливала артиллерия; кроме того он отрядил часть войск в 4 деревни по левому берегу Рейсы, на фланге двигавшихся русских войск.
Все силы Лекурба состояли из 6,000 человек, следовательно попытка его дать отпор Суворову перед Альторфом не имела серьезного значения, да она была бы и бесцельна, так как с занятием Альторфа Суворов ровно ничего не приобретал и в исполнении своего плана вперед не двигался. Оттого корпусу Розенберга не потребовалось больших усилий, чтобы заставить Французов покинуть избранную позицию и ретироваться на Флюэлен и Зеедорф, после чего Лекурб расположил почти все свои войска за левым берегом Рейсы и в этом фланговом положении, относительно Суворова, остался, сняв мосты.
Около полудня русские войска заняли Альторф и нашли тут небольшой продовольственный магазин, который пришелся как нельзя более кстати. Французы были оставлены в покое и даже не сделана рекогносцировка их позиций, - обстоятельство, которое некоторые ставят Суворову в большую ошибку. Указывают, что ему не стоило большого труда разбить Лекурба, вместо того, чтобы оставлять его у себя в этот день на фланге, а в следующие дни в тылу; завладеть же Зеедорфом и Флюэленом значило пресечь Французам сообщение по Люцернскому озеру, так как это были единственные пункты их нагрузки и выгрузки. Это замечание несправедливо. Суворов принял в тот же день такое решение на счет последующих своих действий, для которого несколько часов отдыха войскам и сохранение под ружьем на лицо каждого лишнего солдата было гораздо важнее, чем обеспечение флангов или тыла и пресечение Французам сообщения с южною частью озера. Дальнейший ход операций совершенно его оправдывает. А если разбить Лекурба и отнять от него два прибрежные пункта, которые вдобавок были укреплены, не удалось бы в тот же самый день 15 числа и вызвало бы остановку с этою целью под Альторфом на завтра, то такая потеря времени, в виду условленного общего плана швейцарского похода, была бы не вознаградима и не простительна. Ведь Суворов еще не знал тогда, что весь этот план уже разрушен победами Французов на Лимате и Линте.
По прибытии в Альторф, он наткнулся однако на первые признаки несостоятельности своего плана. Тотчас за Альторфом, во Флюэлене, кончалась дорога, называвшаяся тогда сен-готарскою, и дальнейшее сообщение производилось исключительно водой; а так как в продолжение уже нескольких месяцев водяным путем владели Французы, то Суворов в Альторфе был, как говорится, приперт к стене. Принимали ли составители плана швейцарского похода посещаемые горными охотниками тропинки за езжие дороги или рассчитывали они завладеть неприятельскою флотилией Люцернского озера, - во всяком случае они жестоко ошиблись и ошибкою своею поставили русские войска в критическое положение. С левой стороны озера существовали две тропинки: одна шла от Зеедорфа чрез Бауен, Эматтен, Бекенрид и Буокс; другая из Аттингаузена к старому аббатству Энгельбергу; но обе они были таковы, что проводники не рекомендовали их одиночным путешественникам, делая исключение разве для смелых альпийских туристов. Правый берег был еще хуже. Тут хотя и тянулась от самого начала озера узкая и длинная долина Шахенская, но это одна из самых диких альпийских долин; она начинается как бы трещиной в скалистой стене, и постепенно поднимаясь, все более суживается. По ней вьется горная тропинка, которая ведет чрез проход Клаузен в верховья Линты; путь этот хотя трудный, не представлял однако каких-нибудь неимоверных препятствий, но вел не туда, куда по диспозиции надо было идти. Другой путь был еще лучше и безопаснее: обратившись по Рейсе назад, до Амстега, идти по Мадеранской долине к верховьям Рейна, т.е. так, как пришел на соединение с Русскими Ауфенберг. Но дорога эта не приближала к цели, Швицу, а еще больше от нее отдаляла. Затем оставались еще две тропинки: из Шахенталя чрез высокий снеговой хребет Росшток в Муттенскую долину, по которой есть сообщение со Швицем. Эти две горные тропы могли быть названы путями сообщения разве только в насмешку; они были доступны в позднее время года одним смелым охотникам за сернами, привыкшим с малолетства карабкаться по горным ребрам, трещинам, высям и падям. Эти тропинки не только не входили в расчеты австрийского генерального штаба при Асти, но и существования их там не подозревали, а сделались они известны Суворову тут, в Альторфе, когда пришлось искать выхода из безнадежного положения.
Положение Русских войск в Альторфе действительно стоило этого названия и представлялось тем более ужасным, что Суворов не был к нему подготовлен; отчаянные обстоятельства не складывались постепенно, а обрушились внезапно. Выполнить точным образом диспозицию было нельзя, потому что в Альторф войска прибыли сутками позже, а Швиц оказался недосягаемым. В продовольствии чувствовалась крайняя нужда; почти все, что несли на себе люди, было съедено; во вьюках оставалось немного, да они же сильно отстали, растянувшись на пути до Госпиталя, если не до Айроло, и часть их погибла вместе с вьючным скотом в пропастях, а остальное мог захватить неприятель. О Линкене не было ни известий, ни слуху, и вдобавок где-то зародилась и стала ходить смутная молва об упорном бое, будто бы происходившем накануне на Линте. Будущее подернулось зловещей дымкой; вопросы, один другого беспокойнее, назойливо требовали немедленного решения. А откуда было явиться этому решению, когда все данные были отрицательные и ни одного положительного, когда смущенному уму не на чем было опереться в своих выводах, и в надвинувшейся грозовой туче не проглядывало ни одного просвета? Оно могло быть подсказано только волей, и точно, в своей не преклоняющейся ни перед чем воле Суворов нашел быстрое решение. Он положил - не отступать от плана, который был для него, Суворова, обязателен уже потому, что служил основанием для операций Линкена, Иелачича, Готце, Корсакова, а согласно с этим - двинуться не теряя времени к Швицу.
Что касается до выбора дороги, то из двух тропинок, проходящих чрез Росштокский хребет, для Суворова предпочтительною должна была представиться та, которая ведет к дер. Муттен прямее; ее он действительно и выбрал. Тропа эта, по словам экспертов, оказывалась по степени проходимости худшею из двух; да и вообще все сведения, у пастухов и охотников собранные, были не радостны и тревожны. Конечно ни одна армия никогда не двигалась по такому пути, говорят многие из писателей, повествовавших об этом необычайном походе. Но трудность заключалась не в одной дороге; люди были измучены 7-дневным непривычным походом, обувь их разорвана, провиант израсходован; вьючный скот, особенно казачьи лошади, значительною долею обезножены или по совершенной негодности брошены; сам Суворов, голова и душа небольшой армии, болен, слаб физическими силами, истерзан нравственно огорчениями и оскорблениями, измучен кознями, завистью и подвохами. Он однако не изменил ни себе, ни своему доверию к войскам, возлагая на них новое испытание, даже меру которого нельзя было вперед определить. Высказанный им несколько лет назад афоризм - "где прошел олень, там пройдет и солдат", должен был осуществиться.
Нечего и говорить, что такая решимость Суворова, не укладывающаяся под мерку обыденного, ходячего благоразумия, многими не одобряется. Не останавливаемся на обвинениях его в варварстве, беспощадном погублении тысяч жизней и иных подобных укорах, высказываемых некоторыми из его хулителей, которые задались мыслью - не находить в нем ничего хорошего. Уж одни эти крепкие слова и сильные выражения обнаруживают тенденцию и указывают на слабость критики, которая действительно не стоит того, чтобы на ней долго останавливаться. Но и между ценителями более или менее беспристрастными, приходится встречать охуждение Суворова за принятое им решение и за его плачевные последствия, причем эти последствия в сущности и составляют критерий 11. Говорят, что ему надлежало дать под Альторфом отдых войскам, дабы привести их в нормальное по возможности состояние; тогда он узнал бы о разбитии Корсакова на Лимате, и ему предстоял бы только один полезный путь - чрез Шахенталь в долину верхней Линты; следовательно, было бы обойдено множество трудов и опасностей и понесено гораздо меньше потерь. Такое замечание не состоятельно, потому что основано на разбитии Французами Корсакова и Готце, т.е. на данных, которые получились позже, в Муттентале. А в Альторфе решение о выборе пути зависело от соображения - следует или нет держаться общего плана действий, принятого перед выступлением в поход? Если Суворов держался этого плана до Альторфа, то почему же он мог не держаться его выходя из Альторфа? Ведь о случившемся несчастии носился только один смутный слух, в роде тех, что беспрестанно зарождались во время Итальянской кампании, и Суворов имел непререкаемое основание рассчитывать, что спасение его маленькой армии зависело от точнейшего исполнения плана, а не от неисполнения его. Что бы стали говорить те же самые критики, если бы Суворов, поддавшись альторфским впечатлениям, изменил свой путь, и погром Корсакова и Готце оказался бы следствием, а не причиною этого изменения? Если правда, что победителя не судят и что военный успех покрывает все, то из этого вовсе не следует, что неудаче или даже бедствию нет ни оправдания, ни извинения. Избрав горную тропу на Муттен, Суворов поступил совершенно правильно, а если он остановился на этом решении, несмотря на трудности практического исполнения, то нельзя же ставить полководцу в вину, что он прибегает в крайних случаях к средствам крайним, на которые у другого не хватило бы духу.
Все объяснение настоящего обстоятельства к этому в сущности и сводится. Ровно ничего произвольного не будет в утверждении, что на месте Суворова, из сотни генералов, едва ли один поступил бы так, как он. Естественнейшим выходом из критического положения прежде всего представилось бы отступление прежним путем на Сен-Готар, а так как подобная ретирада была неисполнима, по нахождению неприятеля на фланге и в тылу, то был бы предпочтен путь чрез Шахенталь или, еще вернее, Мадеранталь. Росштокский перевал не остановил бы на себе чье-либо внимание; для этого следовало быть Суворовым. И если избравшие путем своего следования Шахенскую или Мадеранскую долины, сохранили бы гораздо лучше свои войска и не испили бы чаши бедствий, которая досталась на долю Суворова и его многострадальной армии, то сделались ли бы они от этого больше, а он меньше? Могут назвать этот вопрос праздным, но в таком случае не с большим ли основанием заслуживает названия праздной та критика, из которой вопрос сам собой возникает?
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа