 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 00:05 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
ТОМ II
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.
В Херсоне; 1792-1794.
Отправляясь в Херсон, Суворов получил довольно подробное наставление. Ему вверялось начальство над войсками в екатеринославской губернии, таврической области и вновь присоединенном от Турции крае, с обязанностью руководить производившимися там крепостными работами. Черноморский флот оставался под начальством вице-адмирала Мордвинова, а гребной — под командою генерал-майора де Рибаса, который находился в зависимости от Суворова лишь по войскам, на флоте находящимся. Суворову приказано осмотреть войска, удостовериться в их исправности, пополнить недостающее; обозреть берега и границы, представить соображение о приведении их в безопасность от нечаянного нападения; разрешено также изменять дислокацию войск, не давая однако же повода соседям думать, будто мы тревожимся; — наконец, указано собирать и представлять извещения из-за границы, «как посредством конфидентов, так и по допросам купцов и выходцев получаемые» 1.
Проезжая в Херсон чрез Петербург, Суворов оставался там недолго и отправился на юг не совсем довольный, потому что ему были сделаны намеки, а может быть и прямо внушения, насчет устранения дурных сторон его финляндского командования. Вообще своими финляндскими объяснениями он вовсе не достиг той цели, на которую рассчитывал. Даже граф Безбородко, не говоря уже про других, был против назначения Суворова на турецкую границу: он-де всех изнурит и разгонит, как в Финляндии, а Турчанинову будет писать одними загадками. Этот оттенок недоверия и опасении выразился еще яснее по прибытии Суворова на место: здесь получил он вскоре рескрипт Императрицы, где говорилось, что хотя употребление солдат к крепостным работам позволительно, «но мы соизволяем решительно, чтобы оно сопряжено было с собственной их пользой» и без изнурения, а также чтобы госпиталей отнюдь не уничтожать, так как полки не обладают средствами, чтобы пользовать больных и содержать их на своем попечении. Таким образом, военно-санитарные взгляды Суворова остались непонятыми и грозили ему впереди новыми неприятностями. Но все эти мелочи не изменяли сущности дела, которое состояло в доверии к нему Государыни, в надеждах, возлагаемых на него всей Россией, и в опасениях, которые возбуждало его имя во врагах. Доверие Государыни сказалось в самом назначении Суворова на юг, вопреки неблаговолению к нему высших придворных и служебных сфер. Сочувствие соотечественников, не подлежавшее никакому сомнению, подтвердилось одним мелким фактом, доказывающим однако, как велика уже была в то время популярность Суворова. В проезд его через Белгород, у него испросили аудиенцию двое семинаристов и поднесли ему печатную оду, написанную в его честь. Наконец, вскоре по прибытии на место, он получил от Хвостова, русского резидента в Константинополе, депешу, в которой между прочим значилось: «один слух о бытии вашем на границах сделал и облегчение мне в делах, и великое у Порты впечатление; одно имя ваше есть сильное отражение всем внушениям, кои от стороны зломыслящих на преклонение Порты к враждованию нам делаются» 2.
Прибыв в Херсон, Суворов принялся тотчас же за самое ему неприятное — возведение крепостных построек и, чтобы не пропадало самое дорогое время, он заключил контракты с подрядчиками, а так как задаточных денег не было, то надавал им векселей. Это произвело большой переполох в петербургских правительственных учреждениях, которым приходилось расплачиваться; стали раздаваться протесты, отказы. Турчанинову пришлось списываться с Суворовым за всех, объясняя ему с большою осторожностью, что политическое положение едва ли требует такого спеха, что мало денег, что некоторыми из работ придется замедлит и т. под. Суворов отвечал: «вы делаете конец началом и предваряете тогда, когда я фундамент утвердил... Политическое положение извольте спросить у вице-канцлера, а я его постигаю как полевой офицер... Вы временили 2 месяца вместо двух дней, подобно как бы ловили меня за рыбу в тенета, зная, что я не сплю... Пропал бы год, если бы я чуть здесь медлил контрактами, без коих по состоянию страны обойтись не можно... Вы говорите, их не надобно; это надлежало мне сказать в Петербурге. Так сей год повороту нет; будущий год в вашей власти. присылайте деньги и с ними хоть вашего казначея» 3.
Но это легко было сказать, а трудно сделать при безденежье. Суворов, присутствие которого требовалось настоятельно в разных местах его района, сидел в ожидании денег прикованный к Херсону, сердился, жаловался, грозил. А ему тем временем подготовлялся удар. Еще в феврале 1793 г. он представил свои соображения о изменении плана некоторых укреплений; в апреле последовал ему ответный рескрипт Императрицы. Проекты его одобрялись в принципе, ему свидетельствовались «особливое удовольствие и признательность». но за недостатком средств, некоторые работы приостанавливались на неопределенный срок, другие рассрочивались на более или менее продолжительное время. Сообразно с этими указаниями, ему повелевалось представить генеральную смету, «с расположением подробных на то издержек погодно» и с точным определением суммы на каждый год. Засим, хотя в очень мягкой форме, подносились Суворову позолоченные пилюли: солдат употреблять на работы без изнурения; платить им по 10 коп. в рабочий день; по мирной поре и ненадобности экстренных мер, подряды производить и контракты заключать, на основании законов. в казенной палате. Наконец, в виду того, что никакое правительственное учреждение, кроме сената, не имеет власти заключать контракты более, как на 10,000 рублей, «заключенные в походной канцелярии вашей контракты оставить без действия» 4.
До получения этого рескрипта, Суворов писал Хвостову: «по неприсылке денег, с препонами, о грусти моей внушать можете, коли прилично, но не в жалобном виде; истинно так тошно, что я здешнему предпочитаю Финляндию». Теперь он опрокинулся на Турчанинова: «так добрые люди не делают; вы играете вашим словом, я ему верю, а вы пускаете плащ по всякому ветру, ведая, что они не постоянны». Он исчисляет Турчанинову насколько больше были средства Потемкина для тех яге строительных работ, как будто могла существовать на практике какая-нибудь параллель между Потемкиным и ним; указывает на необходимость быстрых и полных крепостных работ в южном крае и, принимая все эти препятствия близко к сердцу. в письме к Хвостову восклицает с горечью: «Боже мой. в каких я подлостях, и кн. Григорий Александрович никогда так меня не унижал».
Таким образом мечты о службе на юге, лелеянные в Финляндии, рассеялись при первом почти прикосновении к действительности. Таков уж был Суворов. Впрочем, кроме помехи в успехе дела, создавалось еще весьма неприятное лично для него положение: подрядчики успели зайти далеко, и теперь должны были нести убытки, некоторые даже разорение. Это его не только заботило, но и подвинуло на решительный шаг. Он написал Хвостову: «Подрядчикам выданы деньги из казны, я должен буду взнесть и, чтобы не отвечать Богу в их разорении, остальные им дополнить. Чего ради извольте продать мои новгородские деревни не ниже 100,000 рублей; людей перевесть в Суздаль. Теперь еще не знаю, какая и будет ли выручка за материалы, с согласия подрядчиков; хорошо, коли б осталось на выплату, а остальные мне на странствования». Позже цифры определились; требовалось по расчету Суворова 91,148 рублей, в том числе 23,648 рублей для пострадавших купцов, а остальное в казну; цена за новгородские имения назначалась в 150,000 р. и никак не ниже 135,000. Но все дело обошлось благополучно, и прибегать к крайней мере не потребовалось; каким именно способом и при каком компромиссе достигнуто удовлетворение обеих сторон, не знаем 5.
При описанном настроении Суворова, трудно было с ним ладить строителям. Их было двое — полковник Князев и поступивший на русскую службу подполковник де Волан, знакомый Суворову еще в последнюю войну с Турками. С Князевым дело шло довольно гладко, но с де Воланом бывали беспрестанные столкновения. Недостаточно освоившийся с условиями русской жизни и службы, де Волан покладливостъю не отличался и часто пытался сбросить с себя гнет, казавшийся ему несправедливым или излишним. «Князев хорош, де Волан скучен и грозен», пишет Суворов Турчанинову: «избалован и три раза уже абшит брал, а мне истинно неколи о их капризах думать». Но эти неприятности не имели большого значения; немного спустя, Суворов отзывался о де Волане так: «он у меня принят как приятель, а если вышло неудовольствие, то сие было от него же. и сам он себя успокоил». Еще позже Курис пишет Хвостову: «де Волан честнейший человек, его не знали; граф душевно его любит». И действительно де Волан оказался человеком вполне достойным, и между ним и Суворовым установились отношения приятельские 6.
Вообще инженерная специальность занимала самое видное место в деятельности Суворова на юге, как и в Финляндии. Сохранились подписанные им планы: проект Фанагорийской крепости, три проекта укреплений Кинбурнской косы и Днепровского лимана, план крепости Кинбурна, главного депота (Тирасполя), форта Гаджидера (Овидиополя) на Днестровском лимане, Гаджибейского укрепления, Севастопольских укреплений. Часть их строилась при нем и подвинулась вперед ощутительно, другая только начата; есть и оставшееся в проекте за коротким временем и недостатком денег. Из Севастопольских укреплений начаты 4 форта, в том числе 2 казематированные; в Гаджибее (Одесса) устраивалась военная гавань с купеческою пристанью, по планам де Волана, под непосредственным руководством де Рибаса и высшим надзором Суворова 7.
В тоже время производились внимательные наблюдения за всем, что делалось у соседа, и принимались меры предосторожности. К Суворову присылались извещения наших временных и постоянных дипломатических агентов на Балканском полуострове; доходили до него сведения даже из Италии. из Польши и других мест. Наши посланники и консулы не спускали глаз с Турции, также с действительных и мнимых замыслов Французского революционного правительства, сообщая обо всем Суворову. расспрашивались шкипера купеческих судов, турецкие беглые; доставлялись отрывки газет, преимущественно гамбургских; цитировались частные письма. Добытые такими путями сведения Суворов сообщал в Петербург, графу Зубову, иногда даже самой Государыне.
В них много тревожного, но мало действительно опасного — и бездна противоречий; особенно пессимистским характером отличаются извещения ясского консула Северина. «Северин вам врет», разубеждает Суворова из Константинополя Кутузов, посланный туда с особою миссией: «крепости турецкие валятся, флот не силен, вся внутренность расстроена, а паче всего вы тут». Полгода спустя наш посланник в Константинополе, Кочубей, подтверждает тоже самое и успокаивает Суворова по крайней мере на срок до осени 1794 года. Но Суворову, поставленному на страже и снабженному известными инструкциями, нельзя было успокаиваться, и он продолжал готовиться к войне с обычным своим рвением и энергией 8.
А между тем именно это рвение и энергия были отчасти причиной тревожного состояния, которое замечалось в Турции. Усиленная военная деятельность в пограничном русском районе естественно смущала и беспокоила Турок; они старались проведать истинную причину приготовлений и с этою целью подсылали шпионов. В таком смысле писали Суворову Северин, Кочубей и Хвостов; последний даже советовал распустить слух, что наши вооружения остановлены, так как слух этот тотчас дошел бы до Константинополя чрез посредство купеческих судов. Но приготовления не прекращались, а усиливались. Поддерживались они между прочим интригами Французского правительства в Константинополе и его враждебными намерениями, по донесениям наших агентов. Суворову сообщалось, что из Константинополя готовятся посетить русские черноморские порты два шпиона-француза, на судне, нагруженном фруктами, и что за собирание и доставку желаемых сведений им обещано 7,500 пиастров, кроме торговых барышей. Писалось, что капитаны французских военных судов получили приказание нападать на русские купеческие корабли к водах Турции; что эскадра из 18 судов адмирала Латуша ожидается для совместного с Турками действия в Черном море: что под турецким флагом пойдет в Синоп якобинское судно, под командой Перголе, а на возвратном пути зайдет в один из наших портов. Особенного внимания русских властей заслужило неоднократно доходившее из-за границы известие, что бывший полковник русской службы Анжели, около 30 лет назад выгнанный из России за измену, собирается из Парижа, в качестве уполномоченного якобинского клуба, посетить Россию снова. Описывались его приметы, говорилось; что при нем будет находиться его сын, бывший паж двора Екатерины, и еще несколько человек; что Анжели получил миллион франков золотом, а цель его миссии — произвести в России революцию в роде французской. Как ни дуты были большею частью эти известия, но страх, наведенный злодействами французской революции, и опасения за монархический принцип, заставляли не пренебрегать ничем. А так как область Суворовского командования была местом, куда преимущественно направлялись все действительные и мнимые замыслы врагов России, то легко понять, что тут сосредоточивались и главные меры противодействия. Дошло наконец до того, что стали опасаться французского десанта на русские черноморские берега и, по требованию графа Зубова, Суворов проектировал, при сотрудничестве де Волана, план защиты берегов от 15,000-ной высадки Французов, с обозначением пунктов, где надо иметь войска и гребные суда, и с исчислением тех и других. Проект этот в январе 1794 года он отправил к Зубову с де Рибасом 9. Главные опасения, впрочем, заключались в предположении о возможности близкой войны не с Францией, а с Турцией. Едва ли даже можно называть эти заботы опасениями, так как возбуждались они главным образом не извне, а шли от Петербургского кабинета. Турция не желала войны, ибо не могла еще оправиться от предшествовавшей; сношения её с Россией отличались умеренностью и миролюбием; если она принимала военные меры, то в смысле оборонительном, вынуждаемая приготовлениями России. Желала войны Екатерина, не забывшая прежних проектов, которые она лелеяла вместе с Потемкиным. Возбуждал ее к этому преемник Потемкина, Зубов. в воображении которого роились мечты о высшем командовании, о фельдмаршальстве. Греческий проект Потемкина еще имел за себя хоть какие-нибудь данные в политической и военной обстановке времени; детские же мечтания Зубова совсем висели в воздухе, без всякой под собой ночвы. Замыслы его простирались на Персию, Тибет, Китай и выражались, как в конечном результате, в завоевании Турции и во взятии Константинополя. Под влиянием своего любимца, Екатерина не могла вполне отрешиться от химер прежнего, более благоприятного для них времени, и открыто, в большом придворном кругу говорила, что ей надоело возиться с Турками и что она убедит их наконец, что забраться в их столицу ей также легко, как совершить путешествие в Крым 10.
Положение делалось весьма напряженным, так что пущенный кем-то слух, будто Татары собираются с турецкой стороны Днестра на наш берег для грабежа, заставил командовавшего на границе генерала, принимать усиленные меры предосторожности и даже просить подкрепления кавалерией, хотя сам он доносил, что признает слух несбыточным. Следствием натянутости, явилось учреждение укрепленного лагеря при Ботне, а потом и усиленное его вооружение. В половине января 1794 года последовал от Екатерины Суворову рескрипт о снабжении войск всем нужным по военному положению, о доукомплектовании их при встретившейся надобности из остающихся на месте, о сосредоточении одних полков при Ботне, а других к приморскому пункту, для посадки на гребную флотилию. Суворову приказывалось быть в такой готовности, чтобы можно было захватить неприятельский берег Днестра; говорилось, что Турок надо сразу озадачить; разрешалось даже, на случай объявления войны Портою, начать военные действия, не сносясь с Петербургом 11.
Суворов, как исключительно военный человек, не считал завоевание Турции несбыточною мечтою, конечно при условии, что оно будет поручено ему. Под влиянием назначения своего с севера на юг, производившихся здесь военных приготовлений и завоевательных проектов прошедшего и настоящего времени, Суворов решился набросать план наступательной войны с Турцией и прилежно занялся этим делом в конце 1793 года. Обдумав предмет со всех сторон, он продиктовал свой план (по-французски) де Волану. Разгласил ли он сам про свою работу чрез Хвостова или Турчанинова, или весть об этом дошла в Петербург другим путем, но только Екатерина потребовала план к себе, и Суворов представил его в ноябре 1793 года. Этот замечательный в историческом отношении документ (см. Приложение III), лучше всяких рассуждений дает понятие о взгляде Суворова на предмет 12.
Кроме этого плана, в бумагах Суворова сохранились отрывочные заметки, писанные также по-французски, частью им самим, частью де Воланом, и служащие как бы дополнением или пояснением плана. В них говорится вскользь не только о военной, но и о политической стороне предмета; проектируется разделение Турции, конечно без соображения ненародившегося еще тогда принципа национальностей; излагается, как следует поступать, если разрыв последует с турецкой стороны и как — если с русской. Вот некоторые из этих заметок. «Не раздроблять сил, пока Турки не будут сильно побиты. Почти все крепости их разрушить. Зимние квартиры (после первой кампании) левым флангом к Варне... Мы у подножия Балканов. Где проходит олень, там пройдет и солдат... Умейте удержать Болгар в их домах, чтоб они не бежали в горы, и тогда хлеб у вас будет. В Румелии, плодородной стране, не может быть недостатка в продовольствии. Но солдат должен заранее привыкнуть к пшеничному хлебу, для чего следует понемногу примешивать пшеничную муку к ржаной, доводя до пропорции двух частей первой на одну второй». Затем Суворов замечает, что надо рассчитывать на 2 или 3 кампании, а Тамерлан делал обыкновенно расчет на 5-6 кампаний: «верность расчета принадлежит одному Провидению». Принимается в соображение участие в войне Австрии, и против этого положена заметка; «между нами: сюда бы нужно кого-нибудь в роде Дерфельдена». рассчитывается на содействие Греков, на согласие с Махмудом Скутарским, на диверсию Черногорцев. Части Боснии и Сербии предполагается отдать Австрии; часть Далмации Венециянцам, если удастся их завлечь в войну; Англичанам Кандию и преобладание в левантской торговле; острова Архипелага уступить Венеции и другим союзникам; Греческую империю составить из Греции собственно, с прибавкой Негропонта 13.
Не ограничиваясь изложением своих соображений на случай войны с Турками, Суворов старался приготовиться к ней и собиранием сведений. В это время находился в Константинополе один иностранец. Антинг, будущий историограф Суворова, по какому-то случаю и кем-то ему рекомендованный. Суворов написал ему письмо, прося ответа на 22 вопроса; главнейшие из них заключались в следующем: каковы оборонительные средства Константинопольского пролива и могут ли они быт усилены; чем огражден город с моря и суши; есть ли в нем публичные здания, замки и проч., которые могли бы служит для обороны; какова там вода и откуда ее получают; каковы средства константинопольского адмиралтейства; много ли иностранцев в турецкой службе; какие производятся в армии реформы. Остальные вопросы касались султана, визиря, капудан-паши, окрестностей Константинополя, Балканских проходов, дороги от Балкан к столице и т. п. На все это Антинг привез ответы лично и вручил их Суворову в феврале 1794 года 14.
Но все эти планы и предположения проектировались между другим делом, составляя для Суворова если не отдых, то развлечение. Самое дело было совсем других свойств, и теперь мы переходим к нему снова.
Одним из главных трудов Суворова на юге было воз-становление сильно упавшей в войсках дисциплины. Как Суворов исправлял этот изъян. видно из следующего примера. Современник, вероятно даже свидетель, пишет, что прибыв в Херсон. Суворов увидел, что нижние чины Ряжского пехотного полка вовсе не знают службы, не занимаются ею и все свое время употребляют на торговлю рыбой и разною мелочью. Он повернул дело круто, но без крайних мер; роздал в роты свой военный катехизис (о нем будет говорено впоследствии), требовал, чтобы все люди затвердили его наизусть, приказал обучат их строевой службе. каждодневно и сам на ученьях присутствовал. Он внушал и наблюдал, чтобы солдат был молодцеват, бодр, опрятен. к службе нелицемерно усерден; в числе других военных упражнений, строил солдатскими руками укрепления, учил обороняться и штурмовать, внезапно, по тревоге, преимущественно поздно вечером. Все это делалось с любовью к делу, почти без наказаний и даже брани; результатом было отличное состояние полка и восторженная любовь солдат к их умелому начальнику 15.
Рассматривая списки находящихся в командировках и разного рода отлучках. он увидел, что многих нет на лицо с давнего времени; другие отсутствуют по причинам, не имеющим ничего общего со службой; третьи числятся при разных лицах, состоящих в войсках совсем других дивизий. Хотя все это было явлением заурядным, но в настоящем случае переступало всякие пределы, так что Суворов дал строгую инструкцию к искоренению злоупотребления и сам наблюдал за приведением его приказания в исполнение 16.
Из отчетных ведомостей он убедился, что в войсках его сильно развито дезертирство, чему конечно способствовала между прочим, как и в Финляндии, близость границы. Как велико было зло, можно видеть из следующего примера: в Староингерманландском полку (меньше 1500 человек) с 1 по 8 апреля 1793 года бежало 24 человека, Нисколько не колеблясь, Суворов отнес такие позорные явления «к совершенному предосуждению полковых командиров», и в этом направлении стал действовать. По его ли приказанию или применяясь к его взглядам, один из пограничных начальников, генерал Волконский, отдал приказ, чтобы ротные командиры не смели наказывать солдат больше, как 15 палочными ударами. И точно, надо было принять меры, ибо целые массы наших дезертиров проживали за турецкой границей, и работы в ближайшей турецкой крепости Бендерах, производились преимущественно ими. Ясский Консул возвращал беглецов в наши пределы целыми командами, объявив амнистию именем Императрицы; генерал Волконский посылал к турецкому пограничному паше офицера, с целью уговаривать дезертиров на возвращение, и не безуспешно. Они так легко дезертировали, что без большого труда и возвращались, когда представлялся к тому удобный случай. 17
Наши пограничные команды не только снабжали Турцию большим числом дезертиров, но и производили в турецкие пределы самовольные экскурсии. Как только Суворов прибыл в Херсон, на него посыпались по этому предмету жалобы. Из Константинополя сообщалось, что казаки и арнауты переходят границу и производят грабительства; на то же самое жаловался и Молдавский господарь. Две шайки в 8-12 человек ограбили Молдаван, ехавших из Бендер; когда турецкие власти обратились к пограничному русскому начальнику, штаб-офицеру, он стал ругаться и пригрозил, что как только станет река, он с командой выступит лично и будет забирать скот. Из Константинополя пришло известие, на этот раз сомнительное, будто Русские, в большом числе перейдя Днестр. порубили и вывезли лес. Суворов наряжал следствия, грозил карою по всей строгости законов, подтверждал строжайшее исполнение пограничных правил, запрещал переход чрез Днестр без паспорта во всех случаях, без исключения. Не довольствуясь этим, он писал в Петербург. прося дозволения на передвижение внутрь России самых отчаянных грабителей, арнаутов. Он представлял. что две последние войны от них не было почти никакой пользы, «разве то, что они не умножили число турецкой сволочи; в случае войны такую саранчу всегда можно достать, ибо цель их не служить, а грабить». Прося переселить их подальше в глубь России, Суворов приводил в резон, что там по крайней мере дети их могут быт полезны. Просьбу его уважили; приказали переселить арнаутов, а также пеших и конных волонтеров, всего 1135 человек, «под видом службы», на левую сторону Днепра и разместить в двух уездах, «чтобы они нечувствительно могли водвориться в пределах России» 18.
Но и этим еще не ограничивались признаки внутреннего неустройства войск Суворовского района, Было указано из военной коллегии, чтобы Суворов обратил внимание на донские казачьи полки в Крыму; что в декабре 1793 года оттуда бегали два казака домой, на Дон, с возмутительными письмами; вернулись они с ответами за станичными печатями, и после того в 5 донских станицах происходят волнения, так что понадобилось командировать туда военные команды. Вслед за этим указанием военной коллегии, поступило к Суворову сообщение от имени графа Зубова, что перед посещением двумя казаками из Крыма волнующихся ныне станиц, проехали по Дону два поляка, которых и велено разыскать в Екатеринославской губернии, а впредь следить за всеми проезжими на Дон иностранцами. Два месяца спустя, часть казаков бежала из Крыма; за бежавшими отряжена погоня, но они обнаружили такое упорство, что произошел бой, и двое из них было убито, а несколько человек ранено. Оставшиеся, судя по всему, имели намерение сделать тоже самое при первом случае, так что Суворов, для наблюдения за ними, послал в Крым полк Екатеринославского казачьего войска.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа