 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
20.04.2024, 17:04 |
|
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Глава III
НАСЛЕДНИК ПРЕСТОЛА
ДЕТСКИЕ ГОДЫ
Двух женщин знал царевич в младенчестве. Властную и строгую Олимпиаду, оказавшуюся очень нежной матерью, и кормилицу Ланику, женщину знатного происхождения, ставшую подругой его детских игр. Она иногда приводила с собой малолетнего сына Протея или молодого и красивого брата Клита, служившего командиром всадников в войске Филиппа. Отца Александр видел не слишком часто: войны и походы постоянно удерживали царя вдали от дома. Это привело к тому, что мальчик привык смотреть на мир глазами матери.
Наступило время, когда Александр, подобно всем царским детям, должен был получить воспитание по всем правилам тогдашнего педагогического искусства. Движимая своей ревнивой любовью, Олимпиада настояла на том, чтобы руководил воспитанием мальчика непременно эпирец, и это поручили Леониду — одному из эпирских родственников Олимпиады. Этот грубоватый человек вполне оправдывал свое имя * и пытался воспитывать царевича в духе древних спартанцев, без всякой мягкости и нежности. Он был далек от наук, и наукам обучали мальчика другие. Леонид не был ни учителем, ни гувернером, а взял на себя только руководство воспитанием. Он решил в первую очередь отучить ребенка от изнеженности, привитой ему матерью. Лучшим завтраком Леонид считал ночной поход, а ужином — скудный завтрак. Так как мать и кормилица постоянно старались подсунуть своему любимцу что-нибудь вкусное, то Леонид самолично обыскивал постель и ларцы своего воспитанника и отбирал спрятанные лакомства.
Леониду подчинялся гувернер Александра, некий Лисимах, грек незнатного происхождения. Он был родом из Акарнании. Леонид, вероятно, привез его из Эпира. Лисимах считал Александра Ахиллом, а себя — Фениксом ** . Здесь мы снова наблюдаем влияние Эпира: если предком Александра по отцу считался Геракл, то род матери велся от Ахилла. Во всем этом обнаруживается честолюбие Олимпиады. Лисимах оказался истинным другом своего воспитанника: к нему, матери и кормилице Александр сохранил любовь на всю жизнь.
Леонид считал, что наследник должен воспитываться вместе с другими мальчиками, родственниками царя и сыновьями придворной знати. Один из них, Леоннат, происходил из семьи дикой Евридики, горянки, отличавшейся гордой заносчивостью. Другой, Марсий, впоследствии ставший историком, был братом диадоха Антигона. Уже мальчиком он проявлял завидное прилежание. Упомянем также симпатичного Протея, который стал затем самым стойким выпивохой в войске Александра. Наконец, Гефестион, которого Александр уже тогда любил больше других и называл своим Патроклом* . Мальчики вместе посещали школу и играли, конечно, в войну. Между ними иногда происходили драки, и здесь Александр одерживал свои первые победы. Именно в этих сражениях завоевывал он, вероятно, Олинф и Трою и даже, возможно, предвосхитил победу при Иссе.
Учителями Александра в большинстве случаев были, конечно, греки. Стоит упомянуть Филиска, предостерегавшего учеников от войн и насилия и восхвалявшего мирное служение на благо народа, Он излагал теорию о государстве благоденствия, соответствующую учению киников. Именно он впервые познакомил Александра с этим направлением философской мысли.
Слишком рано, на наш взгляд, к преподаванию был привлечен платоник Менехм: Александру в то время было не более десяти-двенадцати лет. Менехм должен был обучать мальчика геометрии, но, несомненно, преподавал также и числовую метафизику Платона, которая, по тогдашним понятиям, была высшей и последней ступенью мудрости.
Во время мусических празднеств мальчик часто восседал рядом со своим отцом. Иногда ему разрешалось исполнить какое-нибудь произведение. На этих праздниках Александр знакомился с приближенными отца — гетайрами и ксенами. Юноша больше всех любил ксена Демарата из Коринфа, происходившего, по-видимому, из рода Бакхиадов. Именно Демарат подарил ему впоследствии любимого коня — Буцефала. Не было для македонского юноши лучшего подарка, чем прекрасный конь. В это же время Александр познакомился с персом Артабазом, который был изгнан со своей родины и жил в Пелле. От него юноша получил первое представление о рыцарских обычаях древнего Ирана.
Мать, воспитатели, соученики, ученые, редкие встречи с отцом, придворные — все это составляло окружающий Александра мир. Но каким был сам мальчик? Чувствительный, легко возбудимый, он напоминал жеребенка благородных кровей, упрямо вырывающегося из-под узды. Воспитателям было с ним и легко и трудно. Тот, кто пытался приказывать Александру, считал его непокорным, упрямым, злым. Тот же, кто воздействовал на него добром, вызывал в нем интерес, добивался послушания, а иногда и обретал его любовь, ибо Александр был страстным человеком, склонным к любви и восхищению, так же как и к презрению и протесту. Его легко можно было склонить как к согласию, так и к отказу, вызвать в нем радость или гнев. Часто страсти так потрясали его, что переживания становились для него невыносимыми, но и в эти моменты в нем проявлялся великий, царский и поистине гордый дух. При всей его мягкости была у Александра железная воля, даже непреклонность и неумолимость. Вероятно, эти качества он унаследовал от матери.
Всякое желание выслужиться было ему глубоко чуждо. Александр не гонялся за спортивными лаврами, не стремился быть первым в мелочах. Со своим главным воспитателем, Леонидом, он постоянно вел войну — сперва из-за лакомств, которые давала ему мать, а позднее из-за денег. Александр слишком быстро растрачивал деньги, выдаваемые ему на содержание. Не то чтобы Александр бессмысленно их транжирил, но он любил делать подарки и одаривал своих друзей даже слишком по-царски.
У учителей он перенимал их знания и опыт, но по своим человеческим качествам был гораздо выше их. К тому же у него была своеобразная манера выражать свои претензии к учителям и задавать им вопросы. Преподавателям требовалось немало ума и сообразительности, чтобы тактично ему ответить, не теряя при этом чувства собственного достоинства. До нас дошла следующая история [1]. Однажды Менехм не сумел как следует объяснить довольно сложный и запутанный раздел платоновской числовой метафизики. Александр потребовал, чтобы учитель коротко объяснил ему, о чем идет речь. Менехм нашел удачный выход. «В жизни,— сказал он,— бывает два разных пути: для царей—короче, для обычных смертных — длиннее. Но геометрия — исключение, она может указать только один путь, общий для всех». Это был поистине достойный и удачный ответ. Александр проявил прозорливость, почувствовав слабость учения платоников, в самой основе которого не было достаточно ясности и точности. Для царевича было характерно критическое отношение и к своим учителям, и к преподаваемым ими предметам. Он мог со свойственной ему страстностью увлекаться какой-нибудь наукой только в том случае, если, учителю удавалось пробудить в нем подлинный интерес.
Какие же фантазии обуревали мальчика, что интересовало его больше всего? Прежде всего это были подвиги его мифических предков, древние сказания и поэмы Гомера. Его волновала возможность повторить героические подвиги старины. Мы не знаем, куда заводила мальчика его фантазия, но известно, что он боялся, как бы отец не завершил всех завоеваний, не оставив ему места для его собственных. Однако наряду со склонностью к фантазии Александр трезво оценивал действительность. Однажды он так расспрашивал персидского посла о расстояниях между азиатскими городами, путях сообщения и взаимоотношениях правителей [2], что могло показаться: спрашивает не мальчик, а сам Филипп.
Так у Александра еще в детстве проявлялся характер будущего великого человека. Его романтические настроения уживались с трезвым рационализмом, потребность любви — с неумолимостью, воинственностью и склонностью к насилию. Однажды он схватил меч и приготовился тс бою лишь потому, что услышал военную песню великого Тимофея [3].
ШКОЛА МУДРЕЦА
Чем старше становился Александр, тем сильнее чувствовал Филипп отсутствие у сына обычной сыновней любви. Что-то непостижимое и непонятное было в этом мальчике; он был скрытен, особенно с отцом. В значительной степени это объяснялось все более холодными отношениями между родителями. И в детстве и в юности Александр видел Филиппа глазами любимой матери. Поэтому он перенял от Олимпиады ее ревность и то ожесточение, с которым мать относилась к своему неверному супругу. Это произвело на Александра столь отталкивающее впечатление, что в юности он не признавал женской любви [4].
Но наследник Филиппа испытывал еще и муки иной ревности. Он не радовался блестящим успехам отца, но следил за ними с плохо скрываемой завистью. Он мечтал, что в будущем он одержит победы, которые дадут ему возможность помериться с отцом славой. Филипп делал все, чтобы завоевать доверие, привязанность и любовь строптивого сына. Он пытался воздействовать на него словами, советом, а иногда и иронией, но великому ловцу человеческих сердец не удалось покорить сердце собственного ребенка.
Царь видел, как велико влияние Олимпиады на сына, и знал, что Леонид и Лисимах стоят на ее стороне. Так как .такого рода обучение сына не соответствовало его желаниям, он решил направить его по совершенно иному пути. Ему казалось, что мальчик достаточно подрос и вполне может жить без присмотра матери. Он думал также, что Александр не будет столь строптивым, если на его пути встретится по-настоящему крупный человек. Не колеблясь царь выбрал самого лучшего из известных ему учителей. Он послал приглашение Аристотелю на остров Лесбос и получил согласие философа.
Это было тяжким ударом для ревнивых представителей греческой науки, считавших воспитание юношей своей монополией, т. е. для таких людей, как Исократ, Феопомп и членов академического кружка Спевсиппа. Как мы уже говорили, Филипп не хотел приглашать человека, подобного Евфраю, и, доверившись своему безошибочному инстинкту, выбрал единственного из мудрецов, достаточно умного, чтобы не стремиться достичь влияния при дворе.
Правда, Аристотель был истинным учеником Платона, более того, одним из самых выдающихся философов Академии. Но когда в 347 г. до н. э., после смерти Платона, руководство школой взял на себя его племянник Спевсипп, Аристотель покинул Афины и уехал в Асс* . Здесь местный правитель Гермий из Атарнея, тоже платоник, предоставил ему условия для работы. Аристотель прожил в Ассе три года, а затем, стремясь к большей самостоятельности, переселился па остров Лесбос, намереваясь основать собственную школу. Но вскоре получил приглашение Филиппа.
Для философа это приглашение было очень важным. Его отец, принадлежавший к роду Асклепия, при царе Аминте был придворным врачом в Пелле. Кроме того, семья Аристотеля происходила из греческого города Стагира, который, хотя и был разрушен войной, находился теперь на территории Македонского царства. Но главное — Аристотель видел в Александре будущего гегемона эллинов и, более того, самого могущественного властителя Европы. Поэтому Аристотель отнесся к приглашению Филиппа с большой ответственностью. Философ сумел наилучшим образом справиться со своей задачей. При этом он не стремился, подобно Евфраю, играть видную роль при дворе и стать влиятельным советником царя. Его интересовали не двор и власть, а только доверенный ему драгоценный человеческий материал — царственный юноша.
Аристотелю в это время было около сорока лет. Он старался завоевать доверие ученика, хотел, чтобы он воспринимал своего учителя не как уже сложившегося, взрослого человека, а как мятущегося, формирующегося мыслителя, который только еще ищет собственное «я». В свое время Аристотель принадлежал к школе Платона — Академии, потом был сторонником ее реформы, а впоследствии и вовсе отказался от учения Платона. Он пытался создать новую метафизику и в противовес старой выдвигал на первый план точное исследование фактов, которое должно было лечь в основу всех наук. В это время он еще не мог предложить своему ученику новое, устоявшееся учение. Он уже не был тем, чем раньше, и еще не стал тем, чем ему суждено было стать. Находясь в начале нового путл, Аристотель переживал трудности роста. Какое значение в это время могли иметь для него влияние на царя, борьба за власть или положение при дворе?
Разве не чудом должно было показаться Александру, что рядом очутился человек, продолжающий расти и искать новое, несмотря па уже достигнутое величие?! Он не принадлежал к тем тщеславным профессорам, которые выпячивают свои заслуги и делают вид, будто они все знают. Аристотель был человеком, снедаемым той же жаждой, которая терзала и Александра,— жаждой познания неизвестного в бесконечном мире. Неудивительно, что оба эти искатели нового — мечтательный мальчик и муж-мечтатель — обрели любовь друг Друга.
Их дружбе способствовала и окружающая обстановка. Жили они не в столице Пелле, а вдали от суеты двора, вблизи небольшого селения Миеза, в посвященной нимфам роще с уединенными тропинками и укромными уголками [5]. Здесь находилась царская вилла, где поселился Аристотель со своими воспитанниками и помощниками — Феофрастом и племянником Каллисфеном. Он привез также из родного Стагира тринадцатилетнего мальчика Никанора, сверстника Александра. Кроме того, здесь жили знатные македонские юноши, и их присутствие придавало совместному обучению живость; вместе с тем их было не так много, чтобы это могло препятствовать тесному общению Аристотеля с Александром.
Аристотель передал мальчику некоторый запас фактических знаний. Но гораздо важнее было то, что он сам служил ему примером. Глядя на философа, мальчик учился ценить все возвышенное и благородное, постигал греческую культуру. Они изучали не произвольно вырванные фрагменты различных наук, а гармонию духовного существования в целом. Узнавание и понимание красоты, трудолюбие, добро и его воплощение в лучших произведениях — все это теперь предстало перед духовным взором Александра. Во всем надо было стремиться к постижению наивысшего: «Да не убоится человек создавать бессмертное и божественное». Впервые Александр, самой природой предназначенный к великим делам, приблизился к тому, что впоследствии определило его жизнь,— к безграничному и бесконечному. Единственный раз Александр увидел эти качества в другом человеке, причем в самой благородной и чистой форме. Гармония, возникшая в отношениях между учеником и учителем, оправдала не только ожидания отца, но и мечты сына. Аристотель вывел Александра из полуварварского состояния, приобщил к духовной элите Греции и дал представление об истинном духовном величии.
Мы не знаем, что именно преподавали в Миезе, да это и не важно. Вероятно, Аристотель знакомил его с философией, а Александр внимал ему. Это не прошло даром: Александр продолжал интересоваться вопросами философии и впоследствии, для чего брал с собой в походы ученых. Правда, его сопровождали главным образом киники и ученики Демокрита, чьи взгляды разделял сам царь.
Преподавалась, конечно, и этика. Специально для Александра читались лекции о добрых делах властителей. Но и здесь пример учителя был важнее всяких теорий. Достаточно напомнить, как сильно потрясла Аристотеля горькая весть о пленении Гермия, его гордом нежелании отвечать персидским инквизиторам и его героической смерти. Александр из первых уст услышал поэму Аристотеля, посвященную аретэ, т. е. добродетели и доблести [6]. Философ излил в ней всю свою боль от потери друга. Для Александра благодаря этой поэме аретэ стала бессмертным достоянием, более важным, чем богатство и высокое происхождение. Геракл, Диоскуры, Ахилл и Аякс рисковали жизнью, чтобы достичь аретэ, а Гермий отдал за это жизнь. Следует обратить внимание на предпочтение, которое Аристотель оказывает в этой поэме Гераклу. Он называет его первым, уделяя больше внимания предку царевича по отцовской линии, чем Ахиллу. Это соответствовало не только желанию Филиппа, но и склонности Аристотеля. Философ и сам во всем, что касалось его собственного творчества, был подобен Гераклу и нисколько не походил на Ахилла.
Еще одно слово в этой поэме обращает на себя внимание. Это слово потос, т. е. побуждение, влечение. Именно потос приводил героев к аретэ. Может быть, некоторые предки Александра считали, что ими руководит потос, например дикая Евридика, о чем есть свидетельство в источниках [7]. Этому заимствованному у Еврипида понятию Аристотель придал более возвышенный смысл. Александр запомнил это выражение на всю жизнь и, когда впоследствии его охватывал творческий порыв, называл его потосом; по сути дела, это было то же самое свойственное и Аристотелю побуждение, а именно стремление к аретэ.
Аристотель надеялся, что несчастье, обрушившееся на Гермия, послужит Александру примером и поможет ему выработать твердость духа, которую философ считал главной целью воспитания. Александр, происходивший из рода Аргеадов, представлялся Аристотелю одичавшим греком. Поэтому он старался показать ему, что такое нравственное достоинство и чем зрелая душа подлинного грека отличается от варварской. Нет сомнения в том, что уроки Аристотеля должны были привести ученика к пониманию и любви к Элладе: ведь его идеалом был панэллинский дух, стоящий выше полисного. Получалось так, что Аристотель противопоставлял греческое государство персидскому, где царило насилие. Если бы Аристотель был последовательным платоником, он пробудил бы в ученике господствовавшее тогда в Академии восхищение Заратуштрой. Но философ был искренне озабочен национальными интересами греков и не хотел, чтобы на Александра оказало влияние учение этого мага, которого он, впрочем, весьма ценил. Поэтому, когда Александр впоследствии отправился в поход в Азию, то он сделал это для завоевания ее, а не для того, чтобы ознакомиться там с мудростью Заратуштры. Обучение в Миезе не дало также ничего и для идей терпимости, которые Александр исповедовал позднее.
Учителю казалось, что ничто так не способствует воспитанию Александра в греческом духе, как знакомство с эллинским искусством. Гомера Александр, конечно, знал еще раньше, но Аристотель пробудил в юноше понимание и истинное восхищение красотой гомеровского эпоса. Философ придавал этому столь важное значение, что составил для своего ученика собственное издание гомеровских поэм, то самое, которое впоследствии сопровождало царя во всех походах.
Глубокому знакомству с Еврипидом Александр был обязан не только урокам Аристотеля, но в не меньшей степени и торжественным театральным представлениям в Пелле и Дионе. Известное значение при этом имела врожденная склонность Александра к театру. Еще будучи наследником, он подружился со многими выдающимися актерами. Юноша оценил Пиндара, стал читать Ксенофонта. Наряду со столь актуальным для него «Анабасисом» он, конечно, читал также и «Киропедию». В последней впервые перед ним предстал идеал властелина. Ктесий открыл ему сказочный мир Востока. По-видимому, Аристотель не очень ценил Геродота [8], однако именно благодаря ему (возможно, у Александра было сокращенное издание, составленное Феопомпом?) царевич получил представление о персидских войнах.
Не меньшее значение имело для Александра изучение естественных наук — ознакомление с новой для него областью фактов. По-видимому, на юношу произвело сильное впечатление то обстоятельство, что его учитель, будучи уже зрелым человеком, открыл для себя в этих науках новое, необозримое поле деятельности, за освоение которого и бесстрашно взялся. Александра поразило, что Аристотель придавал большое значение тем проблемам, которыми в его время никто не занимался. Удивляло и то, что исследование чудес мира приходится начинать с исследования мельчайших форм, в которых проявляется жизнь. Строение растений и животных, устройство человеческого тела, наблюдение за явлениями природы — все это должно было способствовать решению загадок мироздания. Александр как бы присутствовал при выделении из философии отдельных естественных наук. Радость при сборе материала, терпение при его анализе, а затем взгляд вперед, иными словами, взгляд на великое вообще — все это покоряло царского сына. Особенно заинтересовала Александр ра медицина, и Аристотель, сам происходивший из семьи врачей, сумел так преподать царевичу теорию и практику медицины, что Александр, став царем, мог лечить больных друзей диетой и лекарствами .
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа