 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
19.04.2024, 23:46 |
|
АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
Глава IV
МОЛОДОЙ ЦАРЬ
 Но как ни стремился Александр к новым подвигам, как ни хотел поскорее начать решающую войну против Персии, двинуться в поход, не обеспечив себе тыла, он не мог. Иллирийцы на северо-западе снова готовились к войне, трибаллы на Дунае после последней войны с Филиппом стали надежнее, но кельты, переселившиеся на юго-восток, угрожали всем племенам в области Дуная и Балкан. Царь, который ставил перед собой большие цели в Персии, считал, что сначала надо продвинуть вперед границы в Европе и тем самым продемонстрировать в пограничных областях мощь македонского оружия.
Итак, наступающий 335 г. до н. э. должен был привести к окончательному подчинению трибаллов и разгрому иллирийцев. Александр тщательно подготовился к походу, собрал сильное войско и послал на Дунай эскадру для поддержки военных действий пехоты. Македоняне выступили из Амфиполя весной и, пройдя быстрым маршем вдоль Родопских гор, подошли к подножию Балкан. Сломив сильное сопротивление врага, они перешли через горы, разбили трибаллов и достигли Дуная. Правда, высадка на остров, где скрывался один из вождей трибаллов, не удалась, но Александр достиг своей цели другим, более удачным способом. Здесь мы впервые сталкиваемся с потосом Александра, с его стремлением к необычным действиям в духе Аристотелева аретэ. Когда такой потос охватывает творческую личность, подобную Александру, то у нее появляются гениальное прозрение и интуиция.
Александра охватил азарт, и он решил форсировать Дунай. Внезапный маневр должен был потрясти и ошарашить противника. За ночь, использовав все подручные плавучие средства — надувные мешки, челны и долбленки, он переправил через огромную реку часть своего войска. Внезапно, подобно молнии, нанес он удар перепуганным трибаллам, показав северянам боевую мощь победоносной македонской армии. Этот бой был, пожалуй, сходен с действиями Цезаря по ту сторону Рейна и в Британии. Александр принес жертвы своим божественным предкам — великому Зевсу и Гераклу. К Гераклу царь обращался еще в Фессалии, когда претендовал на власть в этой стране. Теперь источники впервые упоминают о Геракле как помощнике Александра, и с этого времени царь не только приносит ему жертвы, но и стремится уподобиться ему в своих подвигах.
Напуганные внезапной атакой Александра, трибаллы сразу же сдались и подчинились царю. Теперь господство македонян распространилось вплоть до Дуная. Цель, поставленная в этой войне, была достигнута: без боев Александр прошел по территории современной Болгарии, между Балканами и Дунаем, до того места, где теперь расположена София, а затем вторгся в район верхнего .или по крайней мере среднего Аксия (Вардара). Его подгоняли события: иллирийцы образовали сильную коалицию и захватили пограничную крепость Пелион.
Молодой царь проник в долины, с целью отвоевать потерянные земли. Однако иллирийцы удерживали все окрестные вершины, а македоняне, запертые между горами и вражеским войском, начали ощущать недостаток продовольствия. С большим трудом, только благодаря быстроте и ловкости маневра Александру удалось вырваться из окружения. Когда иллирийцы были уже уверены в своем успехе, Александр улучил момент, и, поднявшись ночью в горы, внезапно напал на них, разбил и преследовал по горам и долинам до родных мест. Так победоносно закончился иллирийский поход Александра,
За те несколько месяцев, в течение которых длился поход, юноша доказал, что обладает блестящим талантом полководца и способностью к гениальным импровизациям. Мастерство, с каким он форсировал реки и горы, необыкновенное искусство во всех видах горной войны, быстрота решений, выбор выгодного момента, наконец, что особенно важно, умение психологически деморализовать врага — все это давало ему возможность творить истинные чудеса. Сын превзошел отца в умении использования созданной последним македонской армии. Этот юноша, которому только что исполнился двадцать один год, показал, что самостоятельно может выпутываться из самых трудных ситуаций и обходиться без помощи опытных полководцев — оставленного в Македонии Антипатра и находившегося в Малой Азии Пармениона.
Пока Александр торжествовал победу над иллирийцами, пришла страшная весть: восстала Греция, вступив в союз с персами. Менее года назад греки, правда весьма неохотно, подчинились решительным и быстрым на расправу македонянам. Чем же объяснить их мятеж? Несомненно, это было связано с приходом к власти Дария III (336 г. до н. э.). Новый царь сразу понял ту опасность, которую представлял для него Александр, и выступил против Македонии. Этот дальнозоркий политик преследовал две цели: изгнать македонские войска из Малой Азии и склонить на свою сторону греков с материка. Если власть Александра ограничится балканскими владениями, а в тылу у пего будут враждебные эллины, ему, несомненно, придется отказаться от войны на Востоке.
Первая часть этого плана удалась. Опытный Мемнон все решительнее теснил македонян в Малой Азии и в конце концов изгнал их. Эти успехи были прекрасным подкреплением той пропаганды, которую персы вели в Греции. В своем послании Великий царь обратился ко всем грекам, обещая им финансовую поддержку за сопротивление македонскому войску и помощь в их борьбе за свободу. Возможно, именно в этом послании персидский царь хвалился своим участием в заговоре против Филиппа и связью с его убийцами.
Не стоит удивляться тому, что мощный ветер с Востока раздул затаенный жар греческого национализма. Правда, государства, входившие в Коринфский союз, боялись идти на открытое нарушение договора и отказались от денежной помощи Персии. Тем не менее старая ненависть обрела новую пищу в обещаниях персов. Больше всех волновались Фивы, которым пришлось немало претерпеть от македонской оккупации, и Афины, где Демосфен продолжал агитацию против Македонии и даже решился на собственный страх и риск принять для борьбы за свободу персидское золото.
Положение было весьма напряженным, чем и объясняются те неслыханные события, которые затем последовали. Александр в это время сражался на Балканах и был. окружен иллирийцами. Среди греков распространились слухи, что царь и его войско погибли. Желаемое принимали за действительное, и у патриотов уже не хватало терпения ждать подтверждения радостной вести. Поверили они па самом деле или же это была пропагандистская ложь во имя цели, по они объявили во всеуслышание, что Александр мертв. Именно Демосфен первый разнес эту весть; более того, он даже откуда-то раздобыл очевидца катастрофы.
Ему поверили, и даже самые умеренные считали теперь, что положение в корне изменилось, так как клятву верности союзники принесли только Филиппу, Александру и его законным наследникам. Но наследника Александра еще не успели назвать. Да с подобным обязательством можно было и не считаться. Весь статус гегемонии основывался в конечном счете на личности Филиппа, в крайнем случае — Александра. После смерти отца и сына притязания Македонии уже ничем нельзя было оправдать. Другому царю, пришедшему к власти в Пелле, они не были обязаны повиноваться. Характерно, что даже придерживавшийся умеренных взглядов оратор Ликург выступил против Македонии. Фивы также восстали и окружили находившийся в крепости македонский гарнизон. Демосфен воспользовался персидским золотом, чтобы довершить вооружение армии. Афины отправили официальное посольство к Великому царю, пелопоннесские государства двинули свои войска к Истму. Когда Аптипатр узнал о восстании, он тотчас отправил послов в Элладу, чтобы предостеречь союзников от необдуманных шагов; одновременно нарочный был отправлен и к Александру.
Мятеж грозил разрушить все надежды Александра на великую войну с персами, более того, па его стремление занять ведущее положение в мире. Если Александру придется ограничиться только Македонией, то его власть будет не больше власти любого варварского владыки. Только соединение македонской короны с гегемонией в Элладе придавало его действиям истинное величие. Ведь Александр не был еще тем всепобеждающим героем, которым стал впоследствии. Лишь завоевав мир, мог он пренебречь своей ролью гегемона.
Как и год назад, царь надеялся, что одно его появление удержит греков от открытой враждебности. В двух следовавших друг за другом военных походах его армия предельно устала, но Александр все же сумел поднять дух воинов и заставить их двигаться форсированным маршем. Они шли «не останавливаясь» и в течение двух недель ежедневно проходили по 30 километров. Войско шло быстрее, чем поступали известия о его приближении. Внезапно оно оказалось в сердце Греции, под стенами мятежных Фив.
Царь рассчитывал, что его молниеносное появление образумит греков. Он хотел победить без оружия, не желая пятнать репутацию гегемонии кровопролитиями и насилиями. По-видимому, он учитывал тот факт, что эллинов обманули ложные слухи. И в самом деле, пелопоннесцы сразу же прекратили враждебные действия, да и Афины повели себя выжидательно. Таким образом, фиванцы оказались без той поддержки, па которую надеялись. Даже наоборот: фокидцы и жители маленьких городов Беотии, подобно жадным волкам, устремились к Фивам, чтобы насладиться мщением и рассчитаться с угнетавшим их государством. На этот раз они исполнили свои союзнические обязательства с большей для себя выгодой. С их помощью Александр сумел созвать нечто вроде чрезвычайной сессии совета Коринфского союза и действовал как бы по воле союзников.
Но упрямые фиванцы не уступали. Они помнили о своем успешном сопротивлении Спарте и о былом союзе с персами. При этом они не хотели вспоминать, как их осуждали потом за разрушение Платой и Орхомена и особенно за то, что они предложили тогда разрушить и Афины.
Александру не оставалось ничего другого, как решить спор силой оружия. Он максимально приблизился к запертому в крепости македонскому гарнизону. От осажденных его отделяли только укрепления. Если бы удалось прорвать их, он соединился бы с осажденными македонянами. Александр все еще колебался, вызывая этим недовольство как греческих союзников, так и наиболее честолюбивых македонских военачальников. Когда один из них, Пердикка, решил, что момент благоприятствует нападению, он дал знать своему войску, не дожидаясь приказа юного царя. Этот смелый поступок вначале принес Пердикке успех, но при продвижении его войско попало в клещи, а затем и вовсе было оттеснено за пределы укреплений в открытое поле.
Между тем Александр подвел свою армию к месту боя и поддержал наступление Пердикки только легковооруженными воинами. Тяжелую пехоту он не ввел в дело. Когда воины Пердикки бросились назад, а торжествующие фиванцы перешли в наступление и даже открыли ворота, чтобы преследовать отступающих, царь понял, что пробил его час. Он ввел в бой все свои силы, оттеснил врага к воротам Фив, и вслед за бегущими фиванцами вошел в город. Между тем не участвовавшие в преследовании македоняне поднялись на незащищенные стены и тоже ворвались в город. Улицы, площади и дома превратились в поля сражения. Началась страшная резня отчаянно защищавшихся фиванцев. Больше всех зверствовали греческие союзники Александра, не щадя ни женщин, ни детей. 6 000 человек пали жертвой этого побоища. Затем Александр приказал прекратить бессмысленную бойню.
Как и раньше, царь делал вид, что военные действия ведутся по решению союзного совета, и предоставил синедриону вынести решение о судьбе Фив. Сами греки произнесли жестокий приговор: жителей продать в рабство, город разрушить до основания, а землю разделить между соседями. В крепости должен был остаться македонский гарнизон. Этот приговор не коснулся только дома и потомства великого Пиндара, а также македонских ксенов.
Конечно, Фивы нарушили устав Союза. Их союз с Персией был величайшим предательством. Однако наказание превысило меру справедливости. Оно коснулось не только Фив, но и всей Эллады, а в конечном счете и самого Коринфского союза. Александру едва ли следовало радоваться своему превзошедшему все ожидания военному успеху. Пусть греки, скованные ужасом, прекратили всякое сопротивление, а царь простил остальные греческие государства и даже отказался от преследования афинских подстрекателей; какое все это имело значение, если гегемон Союза стал теперь для греков символом смерти? Правда, Союз, как таковой, продолжал существовать, по все надежды, которые возлагали на него Филипп и Александр, были теперь потеряны. Хотя на следующий год союзники и отправились с Александром в поход против персов, но доверять их контингентам теперь уже не приходилось. Они стали просто заложниками, дабы предотвратить новые мятежи. Да и сам Александр хорошо понимал, что он больше уже не мил эллинам. Может быть, именно поэтому он особенно много говорил о панэллинском характере Персидского похода. Когда впоследствии Александр встречал рассеявшихся по миру фиванцев, он был с ними особенно милостив. Однако вызвать прежнее воодушевление греков было уже невозможно, скорее этого можно было ожидать от бывших греческих наемников на персидской службе.
Победоносный год не принес желаемого успеха. Армии Александра удалось победить трех противников подряд на далеких друг от друга театрах военных действий. Но моральная победа была достигнута только на Балканах. Там варвары всячески стремились завоевать дружбу и милость Александра. Трибаллы и иллирийцы охотно шли в его войско, и даже воинственные кельты отказались от своих опасных планов. Казалось, унаследованное царем Балканское царство удалось укрепить. Труднее было утверждать то же о гегемонии в Союзе. Наоборот, отношения с эллинами стали более напряженными, чем раньше.
ПЕРСИДСКОЕ МИРОВОЕ ГОСУДАРСТВО И ЕГО СОСЕДИ
Мы подошли к началу Азиатского похода Александра против Персидской империи. Именно этого могущественного противника избрал Александр, чтобы помериться силами. Но если мы хотим понять политику Александра, который, став победителем, сам пошел по пути персидских царей, необходимо предварить дальнейшее изложение некоторыми замечаниями, и прежде всего описанием Персидской империи и даже, более того, всего восточного мира.
Огромное Персидское государство с социологической точки зрения включало две совершенно различные области: одну — по преимуществу городскую, другую — сельскую. Городская культура преобладала в Анатолии, Месопотамии, Сирии, Палестине. К ней надо отнести также Переднюю Азию и Египет — страны, чья история в прошлом насчитывала немало блестящих страниц. Совсем иначе обстояло дело на Иранском плоскогорье. Жители здесь занимались скотоводством, а где позволяли условия,— садоводством и земледелием. Это было общество крупных и мелких землевладельцев. Они считались превосходными лучниками и наездниками, жили обычно в укрепленных замках, в бой выступали на конях в сопровождении конной свиты. Отношения зависимости в первую очередь зиждились на имеющихся земельных наделах. На верху иерархической лестницы стоял местный князь. В области культуры Иран хотя и дал кое-что, но не более, чем любое другое подобного типа сельское общество. Если сравнить иранцев * с представителями городских цивилизаций, то, конечно, они стояли неизмеримо ниже, особенно в организационной и технической сферах, а также в области искусства.
Принимая все это во внимание, мы без труда заметим известный параллелизм, на который исследователи не обращали достаточного внимания. Оказывается, по отношению к переднеазиатским городам Иран в общественном и культурном отношении играл такую же роль сателлита, как Македония в отношении городской культуры греков. Как в Македонии, так и в Иране мы видим простоту и естественность, любовь к охоте, быстрым коням, пирам. Здесь сохранялись рыцарские обычаи, зависимость мелких землевладельцев от крупных, иначе говоря, Иран стоял на ранней архаической ступени общественной жизни. И Иран, и Македония были окружены во многом превосходящими их странами, оказывающим на них влияние городским миром, который достиг исключительно высокого уровня. Но там высокая цивилизация стала уже рутиной и ощущалась некоторая усталость от нее. Так же как и в Элладе, в городах Передней Азии шла ожесточенная борьба за политические идеалы. И там и здесь сельские области отличались необыкновенной жизнестойкостью: ведь они не растратили себя в творческих исканиях и культурной деятельности.
Одним, однако, месопотамская культура отличалась от греческой, а именно отношением к территориальным захватам. Греки привыкли к своей расчлененности на мелкие общины и предпочитали существовать как мелкие государства. Сама мысль о завоевании широких земельных пространств была им чужда. Вавилонянам и ассирийцам, наоборот, было присуще стремление к распространению своей власти на большие пространства, что в конечном счете привело их к мысли о мировом господстве. Конечно, при узости географических представлений того времени не могло быть и речи о завоевании мира. Но непрестанно повторялись попытки объединить всю Переднюю Азию и даже присоединить Египет. Хотя этой цели и не удалось достичь, но стремление к объединению мира отразилось в таких титулах правителей, как «Великий царь», «Царь четырех стран света» и «Царь всего». Если эти титулы и не соответствовали фактическому положению дел, то такого рода притязания говорят сами за себя.
В основе притязаний на мировое господство лежали эгоцентрические претензии завоевателей. Цари стремились захватить мир, чтобы добиться высшей власти, почестей и спокойствия, чтобы прославить собственную корону, династию, наконец, народ; особенно важным считалось подчинить мир своим богам. Именно боги вручали им власть и могущество. Победоносные цари чувствовали себя любимцами богов, их слугами и священнослужителями.
Как бы ожесточенно в течение полутора тысячелетий ни сражались вавилоняне и ассирийцы, в претворении в жизнь своих планов мирового господства они наталкивались на не менее фанатичное сопротивление своих соседей. Городской Восток постепенно растратил в этой борьбе всю свою энергию, точно так же как греки израсходовали свои силы в борьбе между олигархией и демократией. В Элладе это произошло в V—IV вв. до н. э., а в Передней Азии — еще до VII в. до н. э.
Именно поэтому иранцам на двести лет раньше, чем македонянам, предоставилась соблазнительная возможность выступить в качестве свежей, еще не испытавшей себя силы против усталой городской цивилизации. Примерно один и тот же отрезок времени потребовался иранцам и македонянам для достижения успеха. Обе страны на протяжении нескольких поколений были в сфере влияния соседней городской культуры, не утратив при этом сельской самобытности. Обеим удалось настолько отрешиться от старинных традиций, что любая личность, получившая свободу, могла начать действовать в грандиозных масштабах. В обоих случаях ее привлекала возможность завладеть очагами одряхлевшей городской культуры. Именно при таких обстоятельствах вступили на престол: у иранцев — Астиаг, а у македонян — Филипп. Оба пытались вначале решить задачу в умеренных и узких масштабах. Затем в Персии выступил Кир, а в Македонии — Александр: оба устремились к овладению безграничным миром.
Кир, персидский царь из рода Ахеменидов, начал борьбу за господство в мире при следующих предпосылках. Сама идея мирового господства была ему подсказана городами древнего Востока. Гигантские претензии Перса основывались на тех же предпосылках, что и Александра. Последний тоже заимствовал идею мирового господства у персов. Он также хотел использовать слабость великого соседнего царства, ему тоже казалось, что мировое господство соответствует его титаническим силам. В распоряжении обоих правителей были еще не израсходованные силы народа, готового служить их честолюбивым замыслам.
В отличие от Александра у Кира нашлись последователи, и если ему удалось подчинить важнейшие части Азии, то уже Камбиз решил завоевать Африку, а Дарий и Ксеркс — Европу. Всем последовавшим за Киром персидским царям недоставало той силы, которой обладал основатель династии. Поэтому замысел завоевания Карфагена, как и Скифии, Балканского полуострова и Греции, оказался не выполнен. После этого персы ограничили свои притязания. Их империя только называлась «всемирной», а по сути дела это был лишь расширенный восточный мир от Инда и Яксарта до Кирены и Ионии. Внутри этих границ персам удалось добиться того, что оказалось не по силам вавилонянам и ассирийцам: благодаря удачной организации управления нивелировать жизнь подданных. Правда, персы никогда бы не справились с этой задачей одни. Они признали равноправными членами управления родственные народы — иранцев, мидян, гирканцев, ариев, бактров и согдов — и на этой основе сумели удержать созданную ими империю на протяжении двух столетий.
Создатель империи — Дарий I разделил государство на двадцать сатрапий во главе с наместниками (сатрапами). Сатрап располагал широкими финансовыми и судебными полномочиями и командовал войсками своей области. Однако расположенные повсюду имперские гарнизоны и крепости подчинялись непосредственно Великому царю. Наместники имели право чеканить серебряную монету, содержали в своих дворцах свиту и придворных. Хотя сатрапы были обязаны безоговорочно повиноваться приказам царя, но в пределах своей области каждый сам осуществлял гражданскую и военную власть.
От своих вавилонских и ассирийских предшественников Персидская империя отличалась не одной только организацией.
Во-первых, Кир и его преемники завоевывали земли не только ради того, чтобы распространить свою власть на весь мир и подчинить все народы. Ахемениды воспринимали власть и как право творить насилие, и как серьезную обязанность. С точки зрения этой династии существование империи должно быть нравственно оправдано творимым добром. Соответственно требованиям религии Ахеменидов, в которой особенно сильно проявлялось этическое начало, они стремились нести миру благоденствие и процветание. Ахемениды старались убедить подданных в выгоде существования империи и провести их включение в империю как можно безболезненней. Поэтому они способствовали развитию местного права, признали арамейский диалект языком-посредником для всей империи, а египетский и греческий — государственными в соответствующих областях. Повсеместно осуществлялось строительство, развивались земледелие, торговля, улучшались связи между отдельными областями, строились дороги, ремонтировались оросительные сооружения. При этом нельзя забывать о религиозной терпимости Ахеменидов, об их уважении к чужим святыням и жречеству. Первоначально персы намеревались присоединить обе подчиненные ими и стоявшие на высокой ступени культуры страны — Египет и Вавилонию — на основе личной унии. Лишь после того как население этих стран «отблагодарило» их за это непрестанными мятежами, Ахеменидам пришлось перейти к более строгой организации. Больше понимания персы встретили в Сирии, Палестине и Малой Азии. Здесь уже давно привыкли к чужеземному господству и умели ценить преимущество локальной автономии (например, деление на сатрапии).
Не следует, однако, думать, что Ахемениды пренебрегали интересами Ирана и Персии. Ближе всего, конечно, им были потребности своих соплеменников. Но они стремились по возможности соединить интересы своего народа с альтруистическими тенденциями. Они знали, что «мягкие» режимы оказываются более длительными и выгодными для правителей, чем те, которые, основаны на применении силы.
Однако обязательства, взятые персидскими царями перед собственной совестью, не всегда выполнялись. Создается впечатление, что это был только красивый фасад. Такова судьба любой морали господствующей верхушки. Власть над народами несет с собой разложение, чванство и самомнение, жестокость и ограниченность. Лучшие намерения Ахеменидов не могли помешать моральному разложению господствующего класса Персидской империи.
Во-вторых, вавилонские и ассирийские цари считали, что обладают данной им богами абсолютной властью и являются их наместниками на земле. Образование империй было лишь дальнейшим развитием уже существующего автократического принципа: Здесь не могло быть и речи о принципе primus inter pares. Пропасть отделяла подданных от царя, данного им богом, и через нее не существовало никаких мостов.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа