Усилия Сирка умирить это дело были прерваны угрозой со стороны Турции в отмщение ему за привлечение Дорошенка на сторону русских. "Турский" султан Магомет IV осенью 1675 г. отрядил крымского хана с 50 тыс. татар и лично вышел с отборными 15 тыс. янычар с намерением "выбить всех запорожцев до конца, а самую Сичь сравнять о землею". На третью ночь Рождества, когда казаки пьяные спали по своим куреням, 15-тысячный отряд, как рассказывает летопись Величко, вошел в Сечь. Татары будто бы настолько стеснились в узких проходах и проулках, что потеряли всякую возможность двигаться и стрелять, чем и воспользовались несколько десятков проснувшихся запорожцев, начавших расстреливать врага из куренных окон. По летописному сказанию, довольно сомнительному в подробностях, между татарами возникла давка, а затем паника, стоившая им около 13 тысячи раздавленных и смятых. Через беглецов паника перебросилась и в ханский лагерь, стоявший за Сечью, и хан с ордою без оглядки бежал в Крым, преследуемый С. с запорожцами. В июле того же 1675 г. (по сентябрскому счету) запорожцы во главе с С. пошли ответным походом в Крым и всю страну "несчадно струснули". Ряд городов, в том числе и столица Бахчисарай, были преданы огню, страва разорена, люди побиты и в полон взяты, и сам хан с мурзами едва спасся в горы. Несколько опомнившись, хан собрался с силами и двинулся к Сивашу, надеясь отрезать казакам путь. Однако Сирко, отправив большую часть войска разорять Крым, с меньшею частью предусмотрительно остался у переправы. Хан очутился между двух огней: впереди был С., а сзади подступила выходившая из Крыма другая часть запорожцев. После нескольких попыток опрокинуть передний отряд татары принуждены были сложить оружие, а кто не хотел — был убит. Только сам хан и немногие с ним успели ускользнуть в стороны. Сирко привез в Сечь 7 тыс. пленных татар и несколько тысяч освобожденных из неволи христиан.

Разгром Крыма обозлил турецкого султана донельзя. Он грозил разорить Сечь до основания и собирался на нее походом. Живущим в Малороссии преданием именно к этому моменту приурочивается высокомерное послание султана к запорожцам и известное "смехотворное" письмо последних в ответ, писание которого изображено Репиным в картине "Запорожцы".

После смерти Алексея Михайловича Сирко Иван с кошом принес торжественную присягу на верность Федору Алексеевичу и почти одновременно с этим попытался завершить неоконченное дело о принятии Дорошенка в подданство России (1676 г.). Противодействие планам С. со стороны Самойловича и вызванное донесениями последнего недовольство царя кошевым еще более упрочили дружбу С. с Дорошенком и испортили его отношения к Москве, так что он, по-видимому, подумывал снова о союзе с турками или татарами. Тем не менее, когда Самойлович и Ромодановский пошли на Дорошенка открытой силой и последний им сдался, С. почему-то не предпринял никаких шагов для поддержки своего друга, остался равнодушным зрителем и даже возобновил свои обычные промыслы над крымцами.

С начала 1677 г. отношения С. с Москвою значительно ухудшились. К этому времени обнаружилось явное намерение турок и татар идти на Украйну, и до Самойловича дошли слухи о сношениях С. с султаном. Действительно, С. одно за другим получил ряд посланий от находившегося в плену у турок Юрия Хмельницкого с предложением стать на сторону султана, "найяснейшего цесаря турецкого". "Когда я был в Запорожье, — писал Хмельницкий С., — то вы мне обещали оказать любовь и желательство и вождем (т. е. гетманом) меня иметь хотели; исполните теперь ваше обещание и отправляйте послов своих для переговоров со мною". Эти послания С. отправлял Самойловичу, сопровождая их собственными, в которых уверял о своих честных намерениях по отношению к Москве, но не скрывал недовольства последнею из-за неприсылки оружия, свинца и продуктов и высказывал желание завести переговоры с турками с целью размена пленных. Самойлович, а под влиянием его и царь чистоте намерений С. веры не давали, подозревая его в том, что переговоры о размене пленных затеваются лишь для возможности переговоров о союзе. В июне 1677 г. из Москвы прибыл в Сечь для расследования этого дела царский посол Василий Перхуров и на раде выслушал, с одной стороны, уверения С. и коша в готовности противиться туркам и татарам, а с другой — ряд жалоб на Самойловича в Москву о неприсылке довольствия, сукон, и всякого жалованья. Жалобы С. в июле через посланца стольника Алексадра Карандеева были удовлетворены, но сам он остался под подозрением, и Самойлович следил за каждым его шагом.20 августа 1677 г. произошла под Чигирином битва московских полков с совместными силами турок, татар, валахов и мултян, разрешившаяся бегством союзников. Отношение С. к этому делу остается не совсем выясненным. По летописи Величка следует, что С. послал на помощь московским полкам значительный отряд запорожцев, который и решил дело в критическую минуту. Факт этот однако в других источниках не находит подтверждения. С другой стороны, не более достоверны и известия о двойственной роли С.: посылая письмо Самойловичу с поздравлениями его с счастливой победой, он в то же время своими лодками помог будто бы бежавшим татарам переправиться через Днепр, за что от хана получил хлебных запасов, самопалов, зелья и свинцу, а от султана 30 тыс. червонцев. На основании этих слухов Самойлович послал в октябре С. резкое укорительное письмо и о них же сообщил в Москву, откуда для расследования вскоре был прислан подьячий Емельян Шестаков. На ряд поставленных по этому делу Шестаковым вопросов С. отвечал: под Чигирин он не ходил потому, что войска в Сечи было мало и ходили слухи о намерениях турок по пути к Чигирину осадить сначала Сечь; с ханом примирился отчасти ввиду этой угрозы, отчасти же потому, что царь и гетман, несмотря на неоднократные челобитья его, С., ни припасов, ни оружия, ни вспоможения людьми не присылали, почему казаки одной рыбой должны были кормиться, а хан за полоненных татар дал большой выкуп, — "а если бы с ханом не помирились, то все с голоду померли бы". "...А как скоро войска и запасы будут нам присланы, то мы перемирие с ханом нарушим и пойдем в Крым войною".

Весною 1678 г. ввовь грозила беда от нашествия турок на Украйну. Царь и гетман стали готовиться к отпору, почему опять должны были ведаться с С. А о нем между тем стали приходить тревожные вести; доносили, что он в дружбе с султаном и ханом, с сбоими сносится через послов, сносится также и с Юрием Хмельницким, что он готов отойти от Москвы и пристать к султану, если последний даст согласие веру православную не гнать, податей не брать, вольностей запорожских не нарушать и по городам своих старших не ставить. Некоторые говорили, что всем этим С. "просто манет врагов, чтобы они на него прежде времени не наступали, а сам только времени выжидает, чтобы над Крымом промысел чинить". Самойлович однако слухи считал за истину, С. ни в чем не доверял, его советы (напр. об очищении трудного для защиты Чигирина) считал "злосливыми" намерениями, просьбы его о довольствии, оружии, знаменах и пр. отклонял и в посланиях царю обрисовывал С. самыми черными красками. Только когда турецкая гроза стала совсем близко, он послал запорожцам 200 бочек муки, 40 бочек пшена и других продуктов. Подозрения Самойловича однако не оправдались. В июне 1678 г. С. совершенно разорвал всякие сношения с неприятелями и 12 числа этого месяца разбил на Днепровском лимане несколько турецких судов с хлебными запасами, а затем, желая опередить шедших из-под Чигирина турок, двинулся к Бугу, на пути их сжег мост, имел ряд стычек с неприятельскими отрядами, которые разбил и рассеял. В то время, когда С. громил татар на Днепре и Буге, московские полки и украинские казаки понесли решительное поражение у Чигирина и отступили от города. Неудачу эту молва, а вслед за нею и летописи объяснили нерешительностью князя Ромодановского, сын которого находился в плену у турок, и тем, что Самойлович, "знюхавшись с князем и следуя его воле", удерживал казаков от решительного сражения. Тогда С. и запорожцы послали Самойловичу пространное ядовитое, полное резких укоризн письмо. Изложив все бедствия, перенесенные Украйной от вражды правобережного и левобережного гетманств, в том числе Самойловича с Дорошенком, С. писал: "После всего отого не удивляйся, ваша вельможность, войску запорожскому, если нам пришлось, после случившегося збурения турчином Чигирина, Канева... и тебя записать в реестр прошлых нещиро зичливых отчизне нашей гетманов... Вместо военного похода... ты, яко журавель на купине стоящий, издалека через Днепр смотрел до Лодыжина и Уманя, что там будет твориться, обгородившись хорошо наметными стенами для защиты своего здоровья, чтобы оттуда не залетела по ветру пуля какая и оному в роскошных перинах... не причинила шкоды... Объясни же теперь, пане гетмане, что доказал ты, какую услугу Богу и отчизне сделал. Дорошенка заслал в непрестанную неволю, Чигирин со всею сегобочною Украйною утратил, многому множеству христианской крови напрасно пролиться допустил и после такого благополучия обеих сторон гетманом титуловаться стал... Дождался крайнего упадка и запустения отчизны нашей... за что дать ответ перед Богом всевидящим. Твоему разуму показался лучшим один человек, сын князя Ромодановского, нежели тысячи братии нашей, великороссийских и малороссийских, оставленных без помощи твоей на убиение в Чигирине, Каневе и других местах... Кто тут слепоте твоего ума не удивится? Кто может с приязнию и зичливостью приклониться тебе?.." И т. д., — длинный ряд укоров, заключенный благожеланием, "чтобы ты через тот упадок очнулся и поискал милости Божией для вечного живота и благополучия". После своей неудачи под Чигирином, отчасти, может быть, вследствие приведенного письма, а более всего ввиду того, что С. на деле доказал шаткость недобрых о нем слухов, Самойлович стал с значительно большим доверием относиться и к С. и к запорожцам вообще, к ним отписывая, что верит их "искреннему желанию к православному монарху", и в Москве прося, "дабы великий государь, взирая на труды их, по челобитью свою милость явил".

Весною 1679 г. С. напал на город Кызыкермень и Тавань. Мстя за разорение этих городов, турки поздней весною подступили было к Сече, но С., имея мало войска, ушел на острова, почему турки повернули обратно. Узнав о недостаче войск у С., царь впервые послал ему помощь, — большую конную рать и пеших людей. В начале лета Самойлович предупреждал С., что на Сечь снова собираются янычары, и предлагал свою помощь, на что С. ответил: "Если вы, ваша вельможности", станете беcпокоить вашу гетманскую особу с такой приязнью и усердием, какую выказали у Лодыжина, Уманя, Чигирина... то лучше вам оставаться в собственном доме и не смотреть на наше падение сблизка, как смотрели вы беcпечально на падение Чигирина..."

"Того же лета (1680), августа первого числа, — говорит летопись Величко, — преставился от казни сей, через некоторое время после болезни, в Грушевке, в пасеке своей, славный кошевой атаман Иван Серко... Погребен был честно всем войском низовым запорожским.,. Хоронили его знаменито 2 августа со многою арматною и мушкетною стрельбою и с великою от всего низового войска жалостью..." На камне, сохранившемся доныне на его могиле (в нынешней деревне Капуливке, Екатеринославской губернии и уезда), дата смерти С. обозначена 4 мая 1680 г.; разногласие объясняется, вероятно, ошибкой на этом камне, поставленном, нало думать, значительно позже на месте старого камня, уничтоженного во время гонений на Сечь; надпись восстановлялась на память, почему и возможна была ошибка.

Друзья и враги С., летописцы и историки, — все отзываются о нем как о человеке замечательных военных дарований. Польский король Ян Собеский называл его "воином славным и в ратном деле большим промышленником", украинские летописцы величают его "сильным и великим ватагом", "славным атаманом", малороссийские историки приравнивают его к Чингисхану и Тамерлану. Татары дали ему прозвище "урус-шайтан" (русский чорт), татарки его именем пугали детей; турецкий султан издал указ молиться в мечетях о погибели С. Сами запорожцы и украинские казаки считали его непобедимым. Легенды гласят, что после смерти С. запорожцы, отправляясь в поход, возили его тело в гробу или его правую руку, которую при встрече с врагами выставляли вперед и кричали: "Стой, душа и рука Сирка с нами". О подвигах его и доныне распеваются песни, рассказываются думки, легенды и сказки.

Четырьмя разного значения причинами главным образом вызывались походы и направлялась политика С. и его казаков. Первая из них — бесшабашная удаль, столь характерная для корсаров, пиратов, а в русской истории для обитателей Сечи. Именно этой беcпринципной удалью, любовью к войне для войны объясняются иначе часто совсем необъяснимые резкие переходы запорожцев во главе с С. от одной стороны к другой, неожиданная измена этим, неожиданная помощь тем. Вторая — необходимость добывать средства к жизни, которых не давала Сечь. К тому и "прихыливались" казаки, кто предлагал эти средства, а если никто не предлагал — шли походом на того, где полагали найти их наиболее легко, при наименьшем сопротивлении. Третья причина уже принципиального характера; это — вера православная. Она была тем началом, которое заставляло Сирко чаще всего быть на стороне Москвы и заодно с нею, о чем он неоднократно и высказывал в посланиях к Самойловичу. A над всем этим высится — вольность Запорожья. Ради сохранения вольности, если она ему обеcпечена, он готов был войти в дружбу с султаном и ханом, а при опасениях утратить это высшее благо Сечи — отторгался даже от Москвы и шел против нее, несмотря на родственность крови и общность веры.

Предыдущая