 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 09:50 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Вторая Турецкая война: Фокшаны, Рымник; 1789.
Полчаса с небольшим отдыхали войска, а Суворов в это время осматривал впереди лежащую местность. По западной опушке Крынгумейлорского леса, куда вели Австрийцы атаку, расположены были главные турецкие силы и тянулся длинный неоконченный ретраншамент, на котором и в это время еще производились работы. Позиция была крепкая. Оба её фланга прикрывались глубокими, топкими оврагами, по которым протекали речки, и хоть между левым флангом и оврагом тянулась узкая полоса, удобная для движения, но за то впереди его лежала деревня Бокса, укрепленная батареями, которые обстреливали к ней подступ и анфилировали Крынгумейлорскую позицию.
Суворов положил овладеть Боксой и потом атаковать крынгумейлорскую позицию. В час дня войска поднялись и тронулись, — Русские на левый турецкий фланг, Австрийцы на центр и правый. Тысяч сорок Турок бросились в атаку на корпус Кобурга со всех сторон, преимущественно на левое крыло. Удары следовали почти без перерыва, но австрийская пехота держалась мужественно, а кавалерия врубалась в неприятельские толпы, окруженная и теснимая открывала себе обратный путь и снова атаковала с замечательной отвагой. Принц Кобургский, окруженный громадными полчищами, не без тревоги замечал, что неприятеля не убывало, а прибывало и что отбитые толпы постоянно сменялись свежими. По-видимому наступала критическая минута, и не в состоянии будучи превозмочь свое душевное волнение, принц посылал офицера за офицером к Суворову, прося его поскорее присоединиться.
Суворов не мог еще этого сделать. Он двигался по направлению на Боксу, под выстрелами тамошних батарей и при налетах турецкой конницы. Русская артиллерия действовала так удачно, что Турки два раза свозили свои орудия с позиции, наконец убрали их совсем и очистили Боксу. Суворов «держал марш параллельный, вдоль черты принца Кобурга», занял Боксу и продолжал движение к Крынгумейлорскому лесу. Спаги производили беспрерывные атаки; из них одна была очень сильная, так что казаки и арнауты были совершенно ею смяты, но регулярные войска выдержали, и отбитые Турки понеслись назад, под ударами русских карабинер и австрийских гусар. На полном марше Суворов велел кареям первой линии раздвинуться, части кавалерии занять эти интервалы, части казаков и арнаутам поместиться по флангам, остальным казакам в резерве. а австрийским эскадронам на оконечности левого фланга. В таком порядке войска его приближались к турецкому ретраншаменту при непрерывном действии артиллерии своей и турецкой, сближаясь с австрийским корпусом и наконец составив с ним одну общую, несколько вогнутую линию.
Турки занимали ретраншамент и опушку очень редкого Крынгумейлорского леса пехотой и артиллерией, а конница прикрывала фланги. Суворов послал полковника Золотухина к принцу Кобургскому — передать предположение к атаке и просить об одновременном и однородном действии; принц на все согласился. Таким образом оба корпуса продолжали движение под учащенным огнем турецких батарей; союзная артиллерия отвечала им все с большим успехом, по мере сокращения пространства, и наконец заставила замолчать. В неприятельских рядах произошло движение, — признак приближающейся развязки: более робкие стали уходить, более смелые готовились к отпору. Минута наступила жуткая, внушительная.
Когда атакующие подошли к неприятелю сажен на 300 или на 400, конница по данному знаку бросилась из интервалов всей линии полным карьером в атаку, а за нею с удвоенною скоростью пошла пехота. Так как ретраншамент турецкий далеко еще не был похож на оконченное укрепление, то кавалерия без труда перескочила рвы и бруствера и врубилась в толпы янычар, оторопевших при виде такой небывалой атаки. «Не можно довольно описать сего приятного зрелища», говорит Суворов в своем донесении про кавалерийскую атаку окопов. Но впечатление неожиданности скоро прошло под сабельными ударами союзников, и янычары стали защищаться с яростью отчаяния. Казаки и арнауты с правого русского крыла и австрийские уланы с арнаутами с левого австрийского, атаковали турецкую кавалерию и ворвались в лес. Вслед затем, с грозными раскатами «ура», подоспела и ударила пехота, никем не тревожимая на ходу. Суворов, находившийся почти весь день в постоянном огне, был тут же и кричал солдатам: «ребята, смотрите неприятелю не в глаза, а на грудь: туда придется всадить ваши штыки» 4. Началась страшная резня, а затем беспорядочное бегство Турок. В 4 часа дня победа была обеспечена.
Турки бежали к Мартинешти на р. Рымнике, где находился их третий самый большой лагерь, верстах в 6 от Крынгумейлорского леса. Союзники преследовали их настойчиво и беспощадно: неприятелей было слишком много, чтобы забирать их в плен. Небольшая часть союзных войск осталась на месте, охраняя взятую артиллерию, очищая и занимая лес; остальные гнали, рубили и кололи Турок. Кобург обогнул лес слева, Суворов с Карачаем справа, направляя в лес выстрелы. Преследование производила собственно кавалерия, пехота не поспевала. Тут отбито несколько тысяч повозок, пушки, зарядные ящики; под эти последние Турки приспособляли зажженные фитили и взрывами наносили союзникам немалый вред.
Во время сражения великий визирь находился на крынгумейлорской позиции. Он страдал изнурительной лихорадкой, а потому ездил в коляске; но когда бой разгорелся и сделался вероятным дурной его исход, визирь в нервном возбуждении пересел на коня. Он делал все возможное, чтобы собрать войска и восстановить бой; убеждал их священными для мусульман именами, подымал и показывал коран, даже прибегнул к силе, приказав артиллерии стрелять по беглецам из лагеря при Мартинешти. Орудия сделали 10 выстрелов, но ничто. не действовало; Турки были слишком глубоко потрясены нравственно, и визирь с поспешностью уехал по браиловской дороге.
Вся обширная равнина между Крынгумейлором и р. Рымником была буквально покрыта турецкими телами; здесь, при преследовании Турок, полегло их гораздо больше, чем во время сражения. Переправа чрез р. Рымник у Мартинешти прикрывалась земляными окопами, но их никто уже не думал защищать: паника овладела всеми без исключения. На мосту столпились обозы в совершенном беспорядке. загородя единственный путь бегущим; Турки бросились вплавь, по на их беду вода была выше обыкновенного уровня, и они тонули во множестве, особенно когда подоспели союзники и стали громить них выстрелами. Только наступившая ночь дала несчастным беглецам перевести на время дух 7.
Чуть ли не столько же нуждались в отдыхе и Русские с Австрийцами, после целых суток усиленного похода и упорного боя. Они расположились биваком перед Мартинешти, в полуверсте одни от других. Принц Кобургский в сопровождении огромной свиты приехал к Суворову; оба они молча бросились друг другу на шею и крепко обнялись. Русские и Австрийцы последовали примеру своих предводителей; взаимные приветствия, поздравления, объятия были тем искреннее, чем труднее досталась победа. Суворов опять отличил перед всеми Карачая, назвав его истинным героем и заявив во всеуслышание, что он больше всех других содействовал одержанию победы. Этим благородным признанием заслуг союзника и подчиненного, Суворов заполонил его сердце. Карачай не отходил от него остаток дня ни на шаг, и всю свою жизнь питал к нему сыновнюю преданность и глубокое уважение. Что касается до принца Кобургского, то его признательность к Суворову и добрые, искренние к нему отношения, зародившиеся при Фокшанах, были теперь окончательно скреплены; следуя влечению своего честного сердца, он откровенно называл Суворова своим учителем. Нельзя не сознаться, что подобное признание было голой правдой, без всяких комплиментов, хотя уроки Суворова не имели для медлительного и малоспособного Кобурга дальнейших последствий. Суворов двукратно увлек Австрийцев к победе своим неотразимым нравственным влиянием и боевою авторитетностью; это же влияние, вместе с чувством благородного соревнования, заставило их развернуть в обеих делах, особенно в последнем, необычную для них в те времена энергию. Суворов выбил их из глубокой колеи и указал настоящий путь к победе. Заимствовав даже свой боевой порядок от Суворова и убедившись в его практической рациональности, войска принца Кобургского были особенно поражены смелостью и верностью его наступательного принципа. Это Суворовское sinе quа non победы, замечено было простыми солдатами, и в рядах австрийского корпуса сложилось меткое прозвище Суворову: «генерал вперед». Словцо дошло до сведения Суворова и доставило ему искреннее удовольствие; он и впоследствии вспоминал эту боевую оценку его особы, самодовольно усмехаясь.
Было взято три турецких лагеря, но оставался еще четвертый, за Рымником, верстах в 4 от ночлега; об этом лагере союзники ничего не знали, потому что подошли к Мартинешти уже в темноту. Его открыли на другое утро партии казаков и арнаутов, перебили там несколько сот Турок и завладели богатой добычей. Это был лагерь самого великого визиря; в добычу досталась и его ставка, убранная изнутри золотой и серебряной парчой. Захватив лагерь, легкая кавалерия продолжала преследование, а один австрийский батальон очистил Крынгумейлорский лес от бродивших и спрятавшихся там Турок. Визирь бежал по дороге на Браилов, чрез мост на р. Бузео. Переехав мост с передовыми, он велел его взорвать, так что последующим беглецам пришлось переправляться чрез Бузео вплавь, и опять их много потонуло. Оставшиеся на левом берегу реки турецкие толпы рассеялись в разные стороны, спасаясь от преследования легкой кавалерии; обозы, которым удалось добраться до этих мест, были разграблены окрестными поселениями.
Таким образом Турки понесли сильнейшее поражение, которое произвело на них тем более деморализующее влияние, что они были уверены в победе; еще в прошлом году тот же самый великий визирь разбил Австрийцев дважды наголову. Он даже заготовил цепи для заковывания пленных; одну из таких цепей доставили потом к принцу Кобургскому, и он писал об этом Суворову 15. Задавленный впечатлениями 11 сентября, визирь просил увольнения и умер от давней своей болезни, чахотки.
Победа при Рымнике есть одно из самых выдающихся проявлений Суворовского военного дарования, столько же внешним образом блестящее, сколько по сущности своей капитальное. На долю свою и своего малочисленного корпуса Суворов взял самую трудную задачу и исполнил ее с мастерством неподражаемым. Трудно верить, следя за ходом дела, что оно происходило при страшном численном перевесе турецких сил. А между тем это факт бесспорный; сведения о численности турецкой армии различны, но они колеблются только между пределами 90 и 115 тысяч человек. Справедливо оценяя качество одержанной победы, Суворов ознаменовал ее особым торжеством. Войска его, сходясь на поле сражения в одно большое каре для слушания благодарственного молебна, по его приказанию запаслись зелеными ветвями. Когда молебен был отслужен, Суворов держал слово, тема которого вращалась на победе, чести, славе и лаврах, и по окончании этой речи, каждый бывший в строю увенчал себя победною ветвью. Особенно гордясь рымникской победой, Суворов собственноручно написал о ней длинную реляцию, на 12 страницах 16.
Если бы за поражением Турок при Рымнике последовали энергические наступательные действия за Дунай, к Балканам, то война, по всей вероятности, могла бы окончиться в том же году, так как главные силы Оттоманской Порты почти не существовали, разбежавшись по переходе через Дунай. Суворов и просил подкрепления, чтобы двинуться за Дунай, но безуспешно. Подобные взгляды и предположения далеко превышали уровень военных способностей Потемкина, который сверх того внес некоторую долю горечи в добрые отношения союзников, скрепленные было новой блестящей победой. Вечером 11 сентября, на поле сражения, принц Кобургский получил от него письмо с довольно резкими замечаниями на счет его, Кобурга, медленности и очень этим оскорбился.
Урон Турок 11 сентября простирался до 15,000 человек; в плен взято не больше нескольких сот. победителям достались 100 знамен, 80 орудий, целые стада скота, несколько тысяч повозок с разного рода имуществом; вообще добыча была очень велика. Потеря союзников определяется в 600 человек с небольшим, в том числе Русских меньше 200; но верность этих цифр подлежит сомнению, ввиду продолжительности боя и нескольких кровопролитных его фазисов. Во всяком случае она должна быть несоразмерно мала сравнительно с неприятельскою, так как громадную долю всей своей потери Турки понесли во время бегства и при переправах чрез реки.
Получив донесение о победе, Потемкин писал Суворову: «объемлю тебя лобызанием искренним и крупными словами свидетельствую мою благодарность. Ты, мой друг любезный, неутомимою своею ревностью возбуждаешь во мне желание иметь тебя повсеместно... Если мне слава, слава, то вам честь, честью...» Государыня была восхищена и того более, Отвечая на шуточное поздравительное послание принца де Линя, она назвала Суворова и Кобурга «loуаls et illustres chevаliers». Был отслужен в придворной церкви молебен при огромном стечении имеющих приезд ко двору; произведено 101 выстрел; архиереи говорили поздравительные речи; курьер Потемкина, подполковник Зубов, получил следующий чин. Екатерина даже цитировала окружающим письмо Суворова, полученное его дочерью, где говорилось, что в самый день рымникской победы, много лет назад он разбил Огинского. Еще сильнее был восторг Австрийцев. В одном современном письме читаем: «туживший об участи Кобурга цесарский посол (при Петербургском дворе), пробудясь аки от сна, предался вдруг веселию и, упоенный паче прочих радостью, имел при сем случае на счет разбитого визиря церемонияльный во дворец въезд». Безбородко пишет одному из графов Воронцовых, что «Австрийцы от сна восстали, но уже и загордились успехами;... не спорят однако же, что Суворов решил принца Кобургского атаковать Турок, а то было уже стали на оборонительную ногу». Признание это выразилось и в рескрипте императора Иосифа, Суворову, где сказано: «совершенно признаю, что я победою обязан наипаче вашему скорому соединению с принцем Кобургским». Факты эти многозначительны; подобные признания очень туго сходят с языка и пера, ибо затрагивают национальное самолюбие, Если они были сделаны даже в такой скромной форме, то значит истина резко бросалась в глаза 17). И действительно, не было возможности ее скрыть. Один австрийский офицер, участник рымникского сражения, писал, что «почти невероятно то, что о Русских рассказывают: они стоят как стена, и все должно пасть перед ними». Он приводит в пример русского бесстрашие такой случай (упоминаемый и другим писателем). Когда корпус Суворова, направляясь на Тыргокукули, перешел глубокий овраг и атаковал первое укрепление, то разразился ужасным, диким хохотом, «каким смеются Клопштоковы черти»; хохот этот смутил и потряс Австрийцев. рассказчик недоумевает, что бы мог значить этот неестественный смех, а между тем дело было по всей вероятности самое простое: наши смешливые солдаты заметили что-нибудь забавное и расхохотались. Конечно, для смеха в такую пору, под жерлами неприятельских пушек, надо иметь закаленную душу, но рассказчик не даром же сознается, что Суворовская пехота лучше австрийской.
На этот раз Государыня, всегда щедрая, выказала свое благоволение особенно; главные награды однако все-таки были продиктованы ей Потемкиным. Сентября 22 он ей пишет: «ей, матушка, он заслуживает вашу милость, и дело важное; я думаю, что бы ему, но не придумаю. Петр Великий графами за ничто жаловал; коли-б его с придатком Рымникский?» В другом письме он советует Государыне наградить победителя еще Георгием 1 класса. Екатерина пожаловала Суворова графом Русской империи с прозванием Рымникского, назначила ему орден Георгия 1 класса, бриллиантовый эполет и весьма богатую шпагу, пояснив: «хотя целая телега с бриллиантами уже накладена, однако кавалерии Егорья большого креста посылаю по твоей просьбе, он того достоин;... осыпав его алмазами, думаю, что казист будет». Но и этого Государыне казалось мало; в тот же день, 18 октября, она пишет Потемкину третье письмо, говоря: «к вещам для Суворова я прибавила еще перстень, буде вещи тебе покажутся недовольно богаты». Сообщая Суворову о монарших награждениях, Потемкин пишет: «вы конечно во всякое время равно приобрели славу и победы, но не всякий начальник с равным мне удовольствием сообщил бы вам воздаяние; скажи, граф Александр Васильевич, что я добрый человек: таким я буду всегда». Суворов, вообще знавший себе цену, тем не менее был изумлен такою оценкою его заслуг и отвечал Государыне на её рескрипт: «неограниченными, неожидаемыми и незаслуженными мною милосердиями монаршими Вашими, великая Императрица, я теперь паки нововербованный рекрут»; он обещает ей служить до смерти и в заключение говорит: «великодушный мой начальник, великий муж князь Григорий Александрович, да процветет славнейший век царствования Вашего в позднейшие времена». Не менее восторженно было его письмо к правителю канцелярии Потемкина, Попову. Указывая на какую высоту он, Суворов, поднялся из темного ничтожества, он говорит: «Долгий век князю Григорию Александровичу; увенчай его Господь Бог лаврами, славою; великой Екатерины верноподданные да питаются от тука его милостей. Он честный человек, он добрый человек, он великий человек. Счастье мое за него умереть» 18.
Украшенная бриллиантами шпага была пожалована Екатериною и принцу Кобургскому. Австрийский император тоже высказал свою признательность победителям, пожаловав Суворову графский титул Священной Римской империи, а Кобургу звание фельдмаршала,
С понятною гордостью написал Суворов своей дочери письмо, начав его словами: «графиня двух империй». Но не эта награда произвела на него наиболее глубокое впечатление, т.е. отвечала его затаенным желаниям и надеждам, а Георгий I класса. «Скажи Софье Ивановне (начальнице) и сестрицам (институткам), у меня горячка в мозгу, да кто и выдержит! Слышала ли сестрица, душа моя? Еще от моей mаgnаnime mere рескрипт на полулисте, будто Александру Македонскому, знаки св. Андрея тысяч в пятьдесят (за Фокшаны), да выше всего голубушка, первый класс св. Георгия: вот каков твой папенька за доброе сердце. Чуть право от радости не умер». Да и как было не радоваться; это не было только милостью, знаком благоволения, какие доставались Потемкину и иным; это было засвидетельствованием действительной, выходящей из ряда заслуги перед отечеством. Но подобное признание заслуги имеет свои неудобства, свои тернии: оно возбуждает зависть и зарождает в завистниках желание, — найти несоответственность между заслугой и её оценкой. Такое случилось и с Суворовым. Пожалованное ему графское достоинство особенно раздражило и обеспокоило завистников; в Петербурге больше прежнего стали говорить. что успехом своим он обязан не дарованиям, а исключительно счастию. Одно из доверенных лиц Потемкина, сообщая ему эту заметку, прибавляет, что такой взгляд распространен впрочем только в чиновном люде 19; к этому надо еще прибавить, что конечно только в высших сферах.
Разумеется, не на Суворове одном выразилась признательность Императрицы за блестящую победу; подкомандующие и офицеры получили повышения и ордена, солдаты денежные награды, а более отличившимся пожалованы кроме того серебряные медали с надписью: Рымник. Суворов два раза представлял списки отличившимся, не без опасения надоест Потемкину, но приводил в свое оправдание, что «где меньше войска, там больше храбрых». Старшие генералы, в том числе Дерфельден, в списки не вошли: они в деле не участвовали, оставшись по болезни дома. Дерфельден был серьезно болен 20.
На третий или четвертый день Суворов расстался с принцем Кобургским и малыми переходами двинулся к месту прежнего своего расположения. Остановившись у Текуча, он простоял тут несколько дней, написал реляцию, потом продолжая поход, прибыл в Бырлад в последних числах сентября. Тут долгое время пришлось ему оставаться без дела и даже отделить часть своих сил в помощь Потемкину к Бендерам.
Успокоенный рымникской победой со стороны великого визиря, Потемкин направил все свои усилия на овладение Бендерами. Взят был замок Гаджибей, вслед за ним Паланка, за нею Акерман сдался на капитуляцию, армия Потемкина окружила Бендеры. Крепость была сильная и гарнизон её многочисленный, но командующий паша или по малодушию, или закупленный Потемкиным, сдал ее и сам предпочел остаться у Русских, а гарнизон и население отправились к Дунаю. Суворов поздравил Потемкина, говоря, что в том столетии ни одна турецкая важная крепость «не сдавалась Русским так приятно 21. Государыня наградила Потемкина великолепным золотым лавровым венком. «Не даром я тебя люблю и жаловала», писала она ему по этому случаю: «ты совершенно оправдываешь мой выбор и мое о тебе мнение: ты отнюдь не хвастун, и выполнил все предположения, и Цесарцев выучил Турков победить». Так мало нужно было сделать Потемкину, чтобы заслужить подобную лестную признательность.
Взятием Бендер закончилась кампания. Австрийцы сделали в этом году больше прежнего, но все-таки очень мало по своим средствам и способам: был занят Букарест принцем Кобургским, сдался Белград ни еще два незначительных пункта. Да и то следует принять во внимание. что важнейшее из сделанного Австрийцами и Потемкиным, совершено главным образом. благодаря сильному впечатлению, произведенному на Турок рымникским погромом. Особенно ясно это обнаружилось в Букаресте. Турки бросили этот город тотчас, как появился авангард Кобурга, и бежали с 4 пашами во главе. Так описывал он Суворову свое вступление в Букарест, относя панику Турок прямо нравственному гнету, под которым они находились от минувшего поражения.
Зима наступила рано, войска разошлись по зимним квартирам. Подходил к концу 1789 год, представлявший собою оригинальное зрелище: огромные армии, с главнокомандующими во главе, осаждали крепости и забирали крепостцы, а два небольшие корпуса со второстепенными ролями, побивали неприятельский сильный отряд и главную армию в генеральном сражении. Суворов уже оправдывал сказанное про него впоследствии одним писателем: «если победа не давалась добровольно в руки ему, своему любимцу, то он ее насиловал».
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа