 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
25.04.2024, 20:31 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
Глава тридцать третья
Швейцарская кампания: С.-Готар, Чертов мост; 1799.
Мелас извинялся, оправдывался, сваливал всю вину на одного провиантмейстера, обещал с него взыскать, просил к себе снисхождения, уверял в своем уважении и преданности. Тем временем прибыло несколько сот мулов, но они были законтрактованы только до Белинцоны; пришлось уговаривать погонщиков остаться при армии на весь поход. Спустя два-три дня прибыло еще несколько сот; делались последние распоряжения, работа кипела днем и ночью; но дело чуть не усложнилось с другой стороны. В конце августа французская дивизия крайнего правого фланга стала производить демонстрации; принц Роган и Гадик отступили, Мелас забил тревогу. Суворова это однако не смутило; он принялся передвигать казачьи партии, якобы подкрепляя Штрауха и Рогана, распустил слух, что движение в Швейцарию начнется не раньше 20 числа, и даже отдал об этом приказ по войскам. В тревоге и неустанных трудах прошло 5 суток, - потеря невознаградимая. Сентября 8 Розенберг выступил к Белинцоне, где должен был ждать дальнейших приказаний; в тот же день Суворов собрал в Таверне военный совет для окончательного утверждения диспозиции к нападению на С.-Готар, а 10 числа утром тронулся в путь с корпусом Дерфельдена. Все тяжести и полевая артиллерия следовали другими путями, как уже было сказано.
Войска шли в Швейцарию с прежнею верою в самих себя и в своего предводителя, мало озабочиваясь тем, что им предстояла не только перемена места, но и новый образ действий. Не многим из Русских удалось испытать на Кавказе образчик того, что теперь предстояло впереди; огромное большинство привыкло только к действиям на равнинах и в степях. Это обстоятельство также имеет значение при оценке трудностей Швейцарской кампании, и некоторые иностранные писатели не упустили раздуть его в органический недостаток Суворовской армии, которая будто бы умела только ломить прямо в штыки и не имела понятия об огнестрельном бое 5. Суворов конечно знал, что войска его нуждаются в дополнительной подготовке; но знал он и то, что привитые им боевые начала служат одинаково всюду, и на равнинах, и в лесах, и в горах. Недостающие войскам сведения он изложил в виде особого наставления или правил, касающихся как походных движений, так и боя, что и приказал объявить по армии (см. Приложение XI). Вместе с тем, приготовляясь к общему со всех сторон нападению на Французов, он не забыл и Австрийцев; напомнил им о необходимости держать силы в совокупности, собирать верные сведения о неприятеле и всем отрядам находиться в постоянных сношениях друг с другом. Кроме того он выразил Готце и Линкену желание, чтобы войска их как можно чаще упражнялись в действии холодным оружием, которому союзники обязаны своими победами в Италии, а для обучения Австрийцев приказал Корсакову командировать сведущих офицеров.
Французы тоже приготовлялись к встрече в Швейцарии с новыми врагами; по крайней мере директория сочла нужным посоветовать это Массене. Помимо "северных варваров, полудикарей" и других стереотипных эпитетов, которыми Французское правительство сочло нужным маскировать свои опасения, оно, противореча самой идее своего послания, говорит, что французские войска в Италии привыкли уже не бояться русской пехоты. Все эти оговорки приличия сопровождаются внушением, что, как ни полезно наступление Французов правого фланга против Австрийцев, но еще важнее победа над Русскими, дабы поддержать дух войск; Массену предостерегают, что, действуя против Русских, следует принимать самые обдуманные предосторожности, бить массами, сохранять резерв для восстановления боя, потому что новый противник отличается стремительностью в натиске и стойкостью в огне. Массена, получив такой совет, счел нужным ободрить свои войска приказом по армии; он выразил уверенность, что Французы одержат верх и оправдают свою старинную славу в штыковом бою, но предупреждал, что Русские действуют этим оружием гораздо лучше Австрийцев.
Сентября 10 главные силы Суворова тронулись из Таверны к Белинцоне, а Розенберг из Белинцоны двинулся вверх по р. Тичино. Погода стояла очень дурная: дождь лил ливмя, резкий ветер прохватывал насквозь, ночи были сырые и холодные; войска дрогли на биваках. На третий день корпус Дерфельдена, преодолев множество на пути препятствий, расположился у Дацио, туда же подошла от Биаско австрийская бригада Штрауха. Розенберг продолжал свое движение в обход неприятельской позиции на Сен-Готаре. Дорога для его колонны была длиннее и хуже, с беспрестанными крутыми спусками и подъемами, под непрерывающимся дождем, по скользким косогорам, с переправами в брод чрез потоки по колено, даже по пояс. Солдаты на ходу выбивались из сил; несколько человек сорвалось с крутизны и расшиблось, погибло также несколько вьюков с лошадьми. Переходы были не в меру велики; войска подымались с рассветом и шли почти безостановочно до самой ночи, а придя на ночлег, не всегда находили даже хворост для бивачных костров. При всем том отсталых было очень мало; солдаты пособляли друг другу и облегчали ношу тех, которые выбивались из сил 6. Таким образом колонна успела сделать по трудной горной дороге около 75 верст в трое суток и, пройдя 12 числа Дисентис, где стояла австрийская бригада Ауфенберга, пришла к ночи в Тавеч. Но и здесь ей не удалось отдохнуть, потому что на завтра предстоял дальнейший поход с атакою неприятеля, а ночь простояла бурная и холодная, с постоянным дождем.
Несмотря на все трудности и невзгоды, войска были бодры и, по замечанию одного из участников похода, готовы были в бой не только с Французами, но и с Австрийцами. Союзники успели внушить к себе большую неприязнь в рядах русских войск, не сами непосредственно, а как исполнители Тугутовой воли. Не только офицеры, но и солдаты знали имя австрийского министра, толковали в границах своих понятий о его интригах и вероломстве, считая его чем-то в роде чумы. Особа его служила темою для разговоров; кто из офицеров был по сведущее, рассказывал анекдоты, вспоминал былые времена, приводил случаи неблагодарности Австрийцев к России. Не мудрено поэтому, что солдаты изъявляли в шутку готовность бить "не только синекафтанников, но и белокафтанников", и так как австрийское коварство и вероломство не подлежали в их мыслях никакому сомнению, то горячая их любовь к обиженному Суворову дошла до обожания.
А он сам, предмет этого обожания, находился среди них по-прежнему простой, доступный, бодрый, изображая собою первого солдата своей армии. Как всегда, он ехал на казачьей лошади, в легком костюме, прикрытый кроме того тонким, ничем не подбитым плащом, который хотя прослыл в войсках за "родительский", но был сшит 7 лет назад, в Херсоне. Голову Суворова прикрывала не каска, как обыкновенно, а круглая широкополая шляпа, неизвестно почему предпочтенная наперекор сезону. Возле него тащился на казачьей же лошади и новый его поклонник, сердце которого он успел заполонить, Антонио Гамма, хозяин дома, где Суворов в Таверне квартировал. С первого же свидания с знаменитым фельдмаршалом, Гамма почувствовал к нему большое влечение, которое с каждым днем увеличивалось и дошло до того, что забыв свои годы, семью и домашние дела, Гамма дал обещание -следовать за Суворовым в Альпы. Несмотря на возражения и доводы родных, 65-летний старик настоял на своем намерении, поехал с Суворовым, находился при нем весь поход до Кура неотлучно служил местами проводником и не раз приносил войскам пользу 7.
От Дацио, где остановилась колонна Дерфельдена, до Айроло, занятого передовым французским постом, оставалось всего 10 верст. Сен-Готар угрюмо смотрел на пришельцев; при тогдашнем ненастье, вид его был вдвойне суров и внушителен. Гору эту охраняла бригада Гюдена; другая, Луазона, расположена была вблизи, по долине верхней Рейсы; общая численность их простиралась приблизительно до 9,000 человек. Незначительны были эти силы, но местность удваивала, если не утраивала средства обороны. Особенно недоступна была позиция со стороны Италии; тянувшаяся тут тропинка пересекала горные водотоки, беспрестанно спускалась в глубокие ущелья и подымалась по кручам. В бурное время и при зимних метелях она делалась опасною до степени недоступности, что и подтверждалось многочисленными несчастными случаями, и только христианское самоотвержение небольшой общины, занимавшей Госпис, странноприимный дом, выстроенный на высоте 6,800 футов, умеряло цифру жертв. Атака Сен-Готара с этой стороны была делом очень трудным и рискованным, оттого Суворов и послал Розенберга обходом в тыл французской позиции, но положиться на один обходный корпус также было нельзя, потому что неприятель мог его подавить. На этом соображении была построена диспозиция. Атакующие войска Дерфельдена делились на три колонны; правая, из авангарда Багратиона и дивизии Швейковского, должна была обойти левый фланг неприятельской позиции, отрядив от себя несколько батальонов еще правее; левая, из двух австрийских батальонов Штрауха и одного русского, направлялась к верховьям р. Тичино; средняя, из дивизии Ферстера и двух остальных австрийских батальонов, шла через Айроло. Боковым колоннам приказано выступить в 3 часа ночи 13 числа, средней - держаться несколько сзади, чтобы не нести преждевременной напрасной потери; в голове всех колонн иметь пионеров, а артиллерии находиться при средней.
Утро встало пасмурное, мглистое; дождь перестал, но густые облака лепились по ребрам гор. Продвинувшись от Дацио вперед, войска, согласно диспозиции, разошлись в разные
стороны; князь Багратион взял вправо и стал взбираться на кручи, послав небольшой отряд за отступившими от Айроло французскими постами и отрядив правее себя три батальона и спешенных казаков. Передовой отряд слишком горячо гнал посты и зарвался в атаку сильной французской позиции; начальник был убит; другой, заступивший его место, ранен. Багратион поддержал отряд несколькими ротами, а правый французский фланг успела обойти левая союзная колонна: Французы отступили и заняли новую позицию. Здесь их атаковала средняя колонна, усиленная дивизией Швейковского, которую Суворов не послал за Багратионом вероятно потому, что собственными глазами удостоверился в неимоверных трудностях подъема правой колонны в горы. Французы, мастерски пользуясь оврагами, скалами, каменьями, производили губительный огонь, и хотя две правые русские колонны своим обходным движением заставили их перейти в отступление, однако они не раз еще останавливались на выгодных позициях и давали отпор, прежде чем поднялись на самую вершину горы.
Здесь благоприятные для Французов условия местности увеличивались в несколько раз, тем паче, что на подкрепление Гюдена успели прибыть ближайшие войска Луазона. Русские отважно пошли штурмовать с фронта позицию противника впереди Госписа, но Французы били их из за утесов и каменьев чуть не на выбор, и атака была отбита. Одушевленные присутствием Суворова и великого князя, войска двинулись вторично, и опять с той же неудачей и еще большей потерей. А Багратион все не показывался на фланге; войска его, карабкавшиеся по утесам и стремнинам целиком, на глаз, без всяких тропинок, изнемогали от усталости, тратили много времени, а подвигались вперед мало. Вершина горы пред ними все как будто вырастала и уходила вдаль, или совершенно застилалась облаками, которые обхватывали войска густым туманом. Люди помогали друг другу, подсаживали один другого, упирались штыками, прибегали к разным уловкам, а дело все плохо спорилось, и без конца тянулись эти грозные, недосягаемые выси.
День склонялся к вечеру; было 4 часа, ночной темноты оставалось ждать не долго. Суворов стал опасаться за Розенберга, о котором не было никакого слуха, а между тем под его начальством находилась почти треть армии, и порученная ему операция отличалась большою смелостью замысла. Опасение это поддерживалось необыкновенным упорством французской обороны, как бы указывавшей на двойную цель противника. Суворов велел штурмовать французскую позицию в третий раз. Войска двинулись и вслед за тем, почти одновременно, показались против неприятельского левого фланга, на снежной вершине, головные люди колонны Багратиона. Французы этого не ожидали, тотчас бросили позицию и стали поспешно ретироваться. Дело было Суворовым выиграно, Сен-Готар занят.
Из этого описания видно, как несправедливо многие иностранные писатели порицают Суворова за то, что он, упорствуя во фронтальных атаках, несмотря на убеждения Вейротера, будто бы только вечером послал обходные колонны, которые и решили дело в его пользу. Скорее можно сказать, что он, как при Нови и в силу тех же причин, был слишком нетерпелив, прибегая к троекратной атаке, но данные для подобного заключения имеются только теперь, когда весь ход дела ясен, а в то время рассчитать фронтальную атаку одновременно с фланговою было невозможно уже по одним свойствам местности. Атака Сен-Готара действительно могла обойтись Русским гораздо дешевле, если бы Розенберг не мешкал, как ниже увидим, но тут Суворов ни при чем; поджидать же Розенберга, отряженного по длинному и кружному пути, было дело не мыслимое.
К этому времени относится очень распространенный анекдот, будто русские солдаты, устрашенные видом гор и трудностями похода, отказались идти вперед, а Суворов пригрозил им, что ляжет от срама здесь в могилу, велев рыть и могилу. Ничего подобного не было; по всей вероятности этот драматический анекдот выдуман по поводу следующего случая. В голове одной из колонн ехали два офицера, - один австрийского генерального штаба, другой русский подданный из немцев. Разговор, который они между собою вели, коснулся щекотливого предмета - отношений Австрийского правительства к России, Суворову и русским войскам. Русский не сдержал своего негодования, австриец вступился за правительство с горячностью; произошла ссора, дошло дело до крупных слов, может быть до брани; австриец сгоряча бросил голову колонны, она остановилась, а он, встретив Багратиона, в сердцах сказал ему: "бранятся, не идут". На этой скромной основе должно быть и выросла эффектная, но ложная по духу сцена, попавшая и в историю, и в роман.
Когда Госпис перешел в руки Русских, подъехал Суворов и был встречен престарелым, седым приором с братией. Приор пригласил фельдмаршала подкрепить силы скромной трапезой, но Суворов просил отслужить прежде благодарственный молебен, молился усердно, а потом принял угощение, состоявшее из картофеля и гороха, За трапезой велась оживленная беседа; под влиянием победы, Суворов был весел, любезен, хвалил обитель за христианские подвиги на пользу ближнего, благодарил за гостеприимство. Приор был человек образованный и не мог не подивиться массе знаний и огромной начитанности русского полководца, который к тому же вел с ним беседу на нескольких языках.
Тем временем войска собрались на вершине горы, перевели дух и стали спускаться вслед за Французами, которые с геройским упорством решились продолжать оборону. На первой занятой позиции они не могли удержаться, но в дальнейшем отступлении были подкреплены остальными войсками Луазона, которые привел сам начальник дивизии Лекурб. Он двинулся на встречу Суворову, но получив извещение, что тылу его угрожала колонна Розенберга, занял оборонительную позицию вблизи деревни Госпиталь с тем, чтобы хоть до ночи остановить наступление Суворова.
Розенберг выступил из Тавеча с рассветом и пошел по долине В. Рейна, имея впереди Милорадовича. Французские аванпосты были сбиты и отступили на вершину горы Криспальт, к двум стоявшим там батальонам; русские войска повели наступление на них прямо и в обход левого фланга. Французы, пользуясь местными прикрытиями, встретили их сильным огнем, но были сбиты смелою атакой передового батальона Милорадовича и затем заняли новую позицию по обеим сторонам озера Обер-Альп. Отсюда выбить их было труднее, хотя войска Розенберга успели стянуться почти все и имели огромный перевес числа. Общая атака тремя колоннами по обоим берегам озера встретила упорную оборону и кроме того была затруднена болотистой местностью; однако Милорадовичу удалось сбить правое французское крыло. Это побудило неприятеля к общему поспешному отступлению; хотя он и пытался останавливаться еще на нескольких позициях, но деятельный Милорадович не давал ему утвердиться, и под конец отступление обратилось почти в бегство. Этому способствовала, между прочим, чрезвычайная энергия войск Розенберга, одушевленных чувством соревнования, так как они почти не имели случая принимать участие в победах Итальянской кампании.
Французы спустились к деревне Урзерн и, вместе с оставленным там по распоряжению Лекурба резервом, построились в боевой порядок. Русские стягивались и устраивались на вершине горы, под которою Французы готовились к новой их встрече; впереди русской боевой линии рассыпан был батальон егерей. Неприятель пробовал бросать сюда гранаты, но они не наносили никакого вреда. Так прошло несколько часов, наступал вечер, густые облака оседали по ребрам горы книзу и наконец заволокли непроницаемым туманом всю долину: и Урзерн, и Французы стали не видны. В это только время войска получили приказание -спускаться вниз; велено это сделать как можно поспешнее, но без всякого шума и затем выстраиваться в линию. Спуск был очень крутой, так что большинство предпочло скатиться с горы сидя; тишина была соблюдена образцовая, и боевая линия выстроилась у подошвы горы, не замеченная неприятелем. По данному приказанию, линия дала ружейный залп и кинулась в штыки, с криком ура, на невидимого противника. Французы были озадачены внезапной атакой, но присутствия духа не потеряли и встретили Русских стойко; однако удар был так силен и стремителен, что отразить его не могли, и смятые, охваченные с флангов, дали тыл. Небольшое число беглецов направилось чрез Урнер-Лох к Чертову мосту, большая же часть отступила по направлению к Госпиталю и присоединилась к Лекурбу 1. Кроме 220 человек убитыми и пленными, Французы потеряли 3 орудия, да в руки победителей попало до 370,000 патронов и провиант, которого хватило на суточную дачу Розенбергову корпусу. Преследование не производилось за туманом и ночною темнотою.
Розенберг сделал здесь большую ошибку. Придя к спуску в Урзернскую долину между 2 и 3 часами дня, он прислушиваясь к выстрелам Суворова нашел, что они доносились издалека и что поэтому атаковать неприятеля слишком еще рано 1. Не держись он этого фальшивого соображения, то не только избавил бы колонну Дерфельдена от лишнего боя, заняв в тылу Лекурба Урзерн, но находившиеся на С.-Готаре французские войска едва ли могли избежать тогда истребления или плена в полном своем составе. Не было у Розенберга отговорки и в усталости войск; хотя его дивизия сделала в этот день, при непрерывном почти бое, 18 верст, что много для непривычных войск в горной стране, но колонна Дерфельдена при худших еще условиях прошла 24 версты.
Блистательный дебют русских войск в горной войне стоил не дешево: из строя выбыло до 2,000 человек. Потеря Французов неизвестна, но она должна быть меньше. Они бежали по двум главным направлениям: одни к западу, чрез Фурку к верховьям Роны; другие же, в огромном большинстве, направились вместе с Лекурбом чрез горы в долину Гешенен. Лекурб был генерал даровитый, решительный и смелый, настоящий представитель французской военной школы той эпохи. Он мог бы отступить чрез Фурку в Валис, но тогда Суворову открылся бы свободный путь к Люцернскому озеру с находившеюся там французскою флотилией. Этого было достаточно для Лекурба, чтобы принять решение, для генералов другой школы невозможное: он побросал всю свою артиллерию в Рейсу и ночью стал пробираться чрез дикий горный хребет Бетцберг. Густой туман и ночная тьма сильно затрудняли ему и без того невероятный по трудностям путь, где извивались редкие, мало посещаемые тропинки и по которому сами местные жители считали невозможным движение войск. Но за то эти самые туман и темнота, не дозволявшие различать едва видимые тропы, спасли войска Лекурба от неприятеля: Французы целую ночь карабкались по горным высям и ущельям, перевалили гребень на высоте 7,800 футов, спустились утром к деревне Гешенен и стали на пути Суворова.
Суворов послал небольшую часть войск для преследования неприятеля к стороне Фурки, а другой, под начальством генерал-майора графа Каменского, приказал ранним утром двинуться к Цумдорфу и Гешенену 1. Штраух остался на южной стороне Сен-Готара, прикрывать дорогу чрез Нифенский проход в долину Тичино; прочие войска, едва державшиеся от усталости на ногах, расположились на ночлег где стояли, вокруг деревни Госпиталь, откуда Лекурб был выбит уже в ночную тьму. Погода стояла холодная и сырая, солдаты дрогли, несмотря на разведенные огни. Верстах в 4 прорезывались через ночную тьму огни другого бивака, - то был корпус Розенберга; но каждый из русских лагерей принимал другой за неприятельский, а между тем неприятель, в начале ночи, находился почти как раз между ними. Великий князь ночевал в Айроло; Суворов посреди войск, в деревне. Перед полуночью он написал Готце и Римскому-Корсакову, что трудные обходы замедлили взятие Сен-Готара, что войска недавно прибыли к Госпиталю, что завтра наступление будет продолжаться, и он надеется дойти к вечеру до Альторфа, как назначено диспозицией. Он видимо был доволен только что кончившимся 13 числом и на конверте с бумагами, отправляемыми к Готце, написал собственноручно:
Am 20 - sind die Tragthiere bereit,
Den 21 - zieht Rosenberg zum Streit,
Den 22 - folgt Tierfeld zur Schlacht,
Den 24 - ist Gotthardsberg erobert durch Macht.
Dann haben wir durch Sabl und Bajonett
Die Schweitz von ihrem Untergang gerett't.
В 6 часов утра 14 числа Суворов выступил из Госпиталя, соединился у деревни Урзерн с Розенбергом и продолжал движение вниз по р. Рейсе. С версту дальше, дорога по правому берегу врезывается в утесы, отвесно спускающиеся в русло реки, так что сообщение идет пробитым в скалах туннелем, который называется Урнер-Лох и имел в то время 80 шагов длины при 4 шагах ширины. Несколько ниже по течению реки, дорога лепится в виде карниза по отвесной скале и круто спускается к арке Чертова моста, который составляет с нею прямой угол. На этом пространстве Рейса несется как бы в щели или трещине, между нависшими над ней горами; вода имеет большое падение и низвергается несколькими водопадами; поток ревет, покрытый пеной, и рев его слышится далеко кругом. Центром этой дикой, величественной картины служит Чертов мост, смело переброшенный над пропастью, на высоте 75 футов от воды. Мост, длиною около 30 шагов, состоял из двух каменных арок; большая соединяла правый берег с выдающеюся скалою левого, малая связывала эту скалу с левым берегом. С моста дорога делает опять крутой поворот; продолжая извиваться лентой по ущелью, она несколько раз переходит с одного берега на другой и только перед деревнею Гешенен вырывается из мрачной трещины на свет Божий. Если бы ряд этих узких проходов был защищен хотя небольшими, но достаточными силами, особенно артиллерией, и оборона велась энергически, то атака решительно не могла иметь успеха, а дурно соображенная повела бы и к большим потерям. К счастию, распоряжения атакующего были хороши, а оборона республиканцев слаба.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа