 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 06:15 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
Глава тридцатая
Итальянская кампания: Треббиа; 1799.
Действительно, Макдональду трудно было избрать что-либо другое, кроме ретирады; при таких обстоятельствах принять новый бой мог разве только Суворов. Приказано было тотчас же начать отступление тремя колоннами по направлению на разные пункты, а на берегу Треббии оставить небольшую часть кавалерии, чтобы поддерживать бивачные огни и тем как можно дольше оставить союзников в заблуждении. Так и было исполнено.
Когда забрезжил свет, союзные аванпосты заметили, что неприятеля нет. Послали донесение Суворову; он уже оделся и собирался ехать к войскам, назначив наступление ранним утром. Суворов сильно обрадовался и велел разослать трубачей в окрестные деревни с объявлением о победе. Затем он тотчас же приказал начать преследование неприятеля, для чего и направил Меласа на Понте-Нуру, а Розенберга с русскими войсками на С-Джорджио, послав в авангарде их три батальона Чубарова, только вчера вечером прибывшие. Приказано: "сильно бить, гнать и истреблять неприятеля холодным ружьем, но покоряющимся давать пардон". Отданы в приказе еще кое-какие распоряжения на случай появления Французов на фланге или в тылу. Суворов полагал, что неприятель очень не далеко или что он прибегнет к каким-нибудь военным хитростям, но ошибался, так как не знал еще всей истины о бедственном состоянии Французов.
Союзники тронулись в 4 часа утра; часа через три Мелас занял Пиаченцу и нашел там больше 7,500 больных и раненых, в том числе 4 генералов. Здесь он вновь ослушался Суворова, ибо под влиянием требований гофкригсрата и вообще венских инструкций, счел своею настоятельнейшею обязанностью — заняться разными распоряжениями, касающимися внутренней службы. Таким образом преследование неприятеля было приостановлено, а потом хоть и возобновилось, но только одною дивизиею Отта, который дал спокойно отступить неприятельскому арьергарду.
Не так действовала русская колонна, при которой находился Суворов. Верстах в 20 за Треббией Французы были настигнуты и отброшены за Нуру. Тут, у С-Джорджио, Виктор занял позицию; Суворов велел атаковать ее с фронта и обоих флангов. Видя приближающегося неприятеля отовсюду, Виктор не упорствовал и перешёл в отступление, но несколько запоздал. Русские успели охватить его ариергард с флангов; большая часть французских войск рассеялась, а славная 17 полубригада, известная всей французской армии, положила оружие. Русская колонна продолжала движение еще несколько верст, а передовые войска преследовали неприятеля почти всю ночь. Он отступал поспешно, почти бежал. Суворов как бы удвоил свою деятельность и энергию, весь день был на коне и только с наступлением ночи остановился вместе с великим князем.
Из описания предшествовавших дней можно видеть, какие маловероятные труды вынесли на себе войска. Суворов, при своей военной теории, почти не допускавшей компромиссов, пришел однако к убеждению, что больше требовать нельзя и решился дать людям отдых. Перехваченное письмо Макдональда к Моро и отбитая переписка Виктора убедили его, что вред, нанесенный Французам, слишком велик, чтобы мог быть скоро исправлен. "Макдональд более чем разбит", писал он Краю и приказал продолжать преследование одной дивизии Отта. Отта сначала задержала внезапная прибыль воды в р. Таро, а потом он сделался медлительнее и осторожнее потеряв почти целый батальон, взятый Французами в плен, остановился у Рубиера и послал за неприятелем лишь партии легкой конницы. Такова была победа на Треббии, на тех самых местах, где за 218 лет до нашей эры, Анибал разбил на голову Римлян. Суворов очень гордился этим совпадением, говорил о нем с воодушевлением и обратился к одному австрийскому генералу с вопросом, отчего Анибал не пошел с Треббии прямо к Риму. Тот отвечал, что вероятно и в Карфагене был гофкригсрат; ответ конечно должен был понравиться Суворову 8. Но победа стоила очень дорого союзникам, так как сражение происходило в античном роде; холодное оружие, преимущественно штык, действовало с начала до конца и решало судьбу боя. С большою точностью определить потерю нельзя, ибо хотя существуют донесения, но не совсем между собою согласные, и в них замечаются некоторые недомолвки. Недоразумения начинаются с исчисления сражавшихся, так как число их было не одинаковое во все три дня, но несомненно, что наивысшая цифра союзников не доходила до 30,000 человек. Русские и Австрийцы участвовали в сражении приблизительно в одинаковом числе, и потери их были круглым счетом тоже почти одинаковы, простираясь в общем итоге до 5,500 - 6,000 человек убитыми, ранеными и пленными. В числе раненых и контуженных находились Повало-Швейковский и Багратион; под Розенбергом ранено три лошади. Есть свидетельство, впрочем довольно сомнительное, будто Суворов выразился, что еще такая победа, и Французы будут в Вене 9. Если он и сказал что-нибудь подобное, то под каким-нибудь мимолетным впечатлением, в виде досадного, жесткого слова. Для верной оценки суждений Суворова, необходимо всегда принимать в расчет подвижность и впечатлительность его темперамента, иначе нельзя будет выбраться из массы противоречий, и в результате получится весьма фальшивое о нем понятие.
Суворов не мог давать такое преувеличенное значение своим потерям на Треббии уже потому, что Французам был нанесен урон гораздо больший, и это доказывалось числом одних пленных. Армия Макдональда имела в своих рядах 33-35,000 человек; из них только в пиаченцком госпитале оказалось больше 7,500, и сам Суворов в одном из своих писем, спустя несколько дней 10, определяет общее их число в 12,268 человек с 4 генералами и 8 полковниками. По соразмерности с ранеными, убитых Французов не могло быть меньше 2,500-3,000, следовательно минимум их общей потери доходил до 15,000, в 2 1/2 раза больше союзной. Трофеи состояли в 6 пушках, 7 знаменах и большом количестве обоза; из числа попавшихся в плен раненых генералов, два было дивизионных (Оливье и Руска).
Награды последовали щедрые. Суворов представил длинный список отличившимся, и Государь утвердил его целиком; нечего и говорить, что никто из генералов, главных участников дела, не был обойден; получил награду даже русский посол в Вене. Всем полкам Розенбергова корпуса пожалован гренадерский марш; нижние чины получили по рублю на человека; сверх того Суворову выслано, для раздачи по его усмотрению, 1000 знаков отличия. Никто не был забыт, даже фельдъегеря; им дано по 100 рублей. Самому Суворову пожалован портрет Государя, оправленный в бриллианты, при рескрипте: "портрет мой на груди вашей да изъявит всем и каждому признательность Государя к великим делам своего подданного, -им же прославляется царствование наше". Сверх того император Павел почтил Суворова другим рескриптом, выразившись в нем так: "поздравляю вас вашими же словами - слава Богу, слава вам". Ростопчин писал ему: "воин непобедимый, спешу уведомить вас, сколь Государь обрадован победами вашими и как мы все, честные люди, в углу церкви молим Господа о сохранении героя российского на славу отечества и жизнь бесконечную". Историк Суворова, Антинг, пожелал быть свидетелем продолжения подвигов своего героя и их летописцем, с разрешения Государя отправился в Италию и привез от Хвостова письмо. Хвостов сообщал, что Государь "неописанно доволен", что по случаю побед беспрестанные праздники, что за молебнами всегда возглашается победительному вождю многолетие, что и он, Хвостов, не обойден, а пожалован обер-прокурором синода. При этом он замечает, что Государь ожидает с нетерпением подробной реляции, ибо "сие дело здесь много гремит; в подобных случаях не надо скупиться на курьеров" 11.
В Австрии весть о победе на Треббии была принята с восторгом, но двор уже имел против Суворова неудовольствия, а потому был сдержан, и император Франц не расщедрился, как увидим ниже. А между тем в Вене надеялись на русского полководца и ожидали от него побед, как уверял Разумовский в своих к нему письмах. Суворов не обманул этих ожиданий; известие о поражении Французов на Треббии должно было иметь там даже двойную цену, так как перед тем получено донесение о разбитии Гогенцолерна и с замиранием сердца ожидалась весть о последующих действиях 12. Но предшествовавшее время уже наложило свою печать на отношения между Австрийским правительством и русским полководцем, и затаенные замыслы первого удерживали его вечно на стороже противу второго.
Во Франции уже давно были недовольны правительством, и 30 прериаля (7 июня) произошел там переворот, изменивший состав директории. Вслед затем в Париже получено известие о погроме на Треббии, которое произвело потрясающее действие на всю страну. Народная гордость едва выносила нанесенную ей глубокую рану; обвиняемые в поражении генералы потребованы к ответу в Париж; законодательные советы, до 30 прериаля ревнивые и директории неприязненные, теперь сами выступили с предложением чрезвычайных способов, для спасения отечества от близкой опасности — вторжения иноземцев.
И однако же в военной литературе последующего времени крупная Суворовская победа на Треббии нашла мало справедливых ценителей. С видимой неохотой отдавали должное его необыкновенно-быстрому маршу и замечательной точности комбинации в сосредоточении войск, но вместе с тем как бы в собственное утешение выдвигали соображения, уменьшающие и чуть не уничтожающие достоинство всей операции. Одни указывали, что соединению Макдональда с Моро более всего воспрепятствовала помощь эрц-герцога Карла, в виде оттянутого от него отряда Гадика; другие повествовали, что все усилия Суворова разбились о мужество французских войск и что искусное движение Моро из Апеннинов заставило его бросить недоконченное дело преследования и таким образом довольствоваться полууспехом. Изложенные выше страницы кажется могут служить достаточным ответом на подобные произвольные выводы. Но самые странные обвинения исходили от Австрийцев; по их сведениям выходит, что Суворов поставил союзную армию на Треббии в опасное положение между Макдональдом и Моро, и что его упорство в продолжение трехдневного боя порождено было необходимостью выйти из этого положения. рассуждая по своему вполне логически, эти строгие судьи говорили, что решимость Суворова - употребить последние, страшные усилия для боя на четвертый день, была прямым последствием отчаяния, так как для него иного выхода не было, и оставалось во чтобы то ни стало опрокинуть одного противника, прежде чем другой атакует его с тыла. Короче говоря, Суворова и его армию спасло "добровольное" отступление Макдональда 13.
Тут дело уже не в угле зрения, а в корне понятий, или вернее, в чувстве, вырастившем понятие. Нам известно, что никаких сколько-нибудь определенных вестей о Моро Суворов не получал до 10 числа и что, для обеспечения отступления, была им устроена у Парпанезе переправа; стало быть "отчаяние" его есть плод досужего воображения, вместе с "добровольным" отступлением Французов. Всякий, знакомый с предшествовавшим боевым поприщем Суворова, знает, что упорство есть индивидуальная его особенность; что он воспитывал войска для "отчаянного" боя и что характер его военной теории заключался в признании возможным невозможного для других. Все это мы видим одинаково и в первых шагах его боевого поприща, и в последних, причем возрастающие препятствия не уменьшают его упорства, а увеличивают. Если же в сражении при Треббии эта упругость предводителя и войск высказывается несколько больше, то причиною тому особенности всей обстановки. Следует помнить, что это было первое генеральное сражение между Французами и Русскими; переход через Адду, где Русские участвовали в деле только местами, к счету не идет. Оба противника не имели друг к другу национальной ненависти или вражды, но оба они привыкли быть победителями многие годы. Встреча их в большой битве приобретала таким образом особенный оттенок; поражение не оправдывалось ни случайностью, ни несчастием, а представлялось стыдом, ущербом чести военной. Оттого, может статься, Русские и Французы дрались на Треббии с последним напряжением сил.
Австрийцы, бесспорно храбрые и мужественные воины, держались однако совсем другой военной теории, а потому. боевые особенности Суворова казались им ненормальными, и упорство его на Треббии могло быть принято за проявление отчаяния. А если прибавить сюда зависть и затронутое национальное чувство, так как ничего подобного кампании 1799 года ни перед тем у них не было, ни после не повторилось, - то этим можно и ограничить объяснение неприязненных отзывов Австрийцев о Суворове.
Прежде чем перейти к изложению дальнейших действий, остается отметить два частные обстоятельства, имеющие связь со сражением при Треббии. В большом ходу анекдот, будто в один из тяжелых моментов боя (вероятно 8 числа), Мелас прислал к Суворову адъютанта с вопросом — куда отступать, а Суворов отвечал — в Пиаченцу. Этого не было. До Суворова дошел потом слух, будто Мелас послал к нему или в его штаб "цыдулку" о том, что в диспозиции ничего не упомянуто про пути отступления, но Суворов этой записки не видал и потому ответа на нее не давал никакого 14. Другой случай, очень прискорбный, произошел в Пиаченце, где несколько русских офицеров обобрали находившегося в госпитале раненого французского генерала Сальма. Получив жалобу, Суворов приказал разжаловать виновных в рядовые и потом некоторых из них наказать палками. Хотя много можно встретить в иностранных источниках лжи о Суворове и Русских, но настоящий случай едва ли подходит к категории злостных вымыслов, так как его передает один из панегиристов Суворова 15.
Решив дать своим войскам отдых, Суворов дошел с ними 10 числа до Фиоренцола на р. Арде и остановился на дневку. Только здесь получил он донесение о покушении неприятеля на его фланг и тыл во время сражения на Треббии. Покушения эти состояли в следующем. Для содействия Макдональду, Моро послал по долине Треббии генерала Лапойпа с 3,000-ным лигурийским легионом; Лапойп дошел 5 июня до Боббио и отсюда мог действовать во фланг и в тыл союзникам, но не решился этого сделать, простояв почти три дня в бездействии. Потом он надумался и двинулся к Нуре, но узнав, что русские войска уже там, а Французы в полном отступлении, вернулся опять к Боббио. Осведомившись об этом 10 числа, Суворов послал отряды для прикрытия обозов и для занятия Боббио, так что Лапойп нашел этот пункт уже в руках неприятеля. Он вздумал было атаковать слабый русский отряд, но был им разбит на голову, потерял больше 100 пленных и бежал разными тропинками назад в горы.
Суворову было также донесено, будто за Лапойпом надо ожидать самого Моро, однако это не оправдалось 10. Моро начал наступление тоже 5 числа, но не сюда, а к Александрии; двигался он чрезвычайно медленно, с целью задержать Суворова у Александрии и дать Макдональду время появиться в тылу союзников. Велико было изумление Моро, когда он узнал, что Суворова давно уже в тех местах нет; расчеты его разлетелись прахом, но он все таки решил продолжать наступление чрез Нови и Тортону, дабы атаковать Суворова в тыл. А так как влево, под Александрией, стоял Бельгард, то французский главнокомандующий счел необходимым устранить предварительно это препятствие. Июня 9 произошло жаркое дело при Касино-Гроссо. Силы были неравные: у Моро около 14,000 человек, у Бельгарда вдвое меньше. Сначала Австрийцы имели успех, но потом Французы одолели, и Бельгард был сильно побит, потеряв убитыми, ранеными и пленными немногим меньше трети своего корпуса. Он однако отступил в порядке за Бормиду и стал укрепляться на новой позиции. Моро, получив затем весть о сражении на Треббии и его развязке, не решился идти на встречу Суворову, ни даже вторично атаковать успевшего усилиться Бельгарда, а ограничился демонстрациями, чтобы отвлечь союзного главнокомандующего от преследования и конечного истребления армии Макдональда. На этот раз демонстрации остались ни при чем, и союзная армия направилась против Моро не из боязни своего главнокомандующего за тыл, а потому, что по его мнению, разбитие Моро было бы гораздо лучшим довершением победы на Треббии, чем преследование расстроенной в конец армии Макдональда. Суворов оповестил Бельгарда, что выступает обратно, дабы вместе с ним "угостить Моро", но вероятно по усталости войск, тронулся в путь не тотчас же, а на другой день, 12 числа. Несмотря на палящий жар, движение было исполнено как рассчитано, и утром 15 числа назначена совместная атака Суворова и Бельгарда на Моро. Но французский главнокомандующий счел более благоразумным заблаговременно отретироваться в Апеннины.
Пока Суворов шел со спехом назад, на встречу новому противнику, Отт продолжал преследование Макдональда или, вернее сказать, следил за его отступавшими войсками. Французы двигались быстро; отряды, посланные им в тыл Краем, были слабы, а потому не представили серьезного препятствия ретираде. Войска Отта скоро заняли Болонью, а затем и форт Урбано (Кастель-Франко),-последний укрепленный пункт Цисальпийской республики. Суворов, по предложению Отта, велел вывести из форта все запасы, а укрепления его срыть и подорвать, но Австрийский император не одобрил этого распоряжения, а приказал его отменить, имея на то "особые причины", как говорилось в рескрипте. В действительности никаких "особых" причин не было, а существовала одна общая, руководившая австрийскою политикой, которой непонятливый Суворов никак не хотел уразуметь. Этим и кончились действия Отта, так как значительная часть его войск понадобилась для осады Мантуи; он расположился в Парме, Модене и Реджио, а вслед за неприятелем послал легкие конные партии. Макдональд не задавался уже широкими проектами, а заботился исключительно о спасении остатков своей армии и потому решился вести ее по морскому берегу, к Генуе. С большим трудом и риском исполнил он это движение; пехота прошла по горным тропинкам, артиллерию и тяжести перевезли морем. Английский флот был в то время далеко, а на сухом пути союзники прекратили преследование, - вот двойная причина тому, что Французы выбрались из Тосканы беспрепятственно и счастливо. В тылу их тотчас же, даже прежде их отбытия, поднялись народные восстания и скоро обратились в общее движение всей страны, даже без деятельной помощи союзников. Сенат восстановил прежнее правительство и послал депутатов в Вену, к великому герцогу.
Пока все это происходило, Суворов давно уже находился в Александрии. Он сюда возвратился ровно чрез 10 дней по выступлении на встречу Макдональду. В этот десяток дней форсированных маршей, чередовавшихся с упорными боями, его военное дарование высказалось во всем своем блеске. Как бы для полноты его торжества, союзники в это же время завладели туринскою цитаделью после короткого, но упорного сопротивления. Комендант и все чины его штаба сдались военнопленными; гарнизон, почти в 3,000 человек, отпущен на честное слово - не служить против союзников впредь до размена; в крепости найдено 562 орудия, 40,000 ружей, столько же пудов пороха. Казалось, не далек был и конец Итальянской кампании, но на деле вышло не так.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа