 |
|
|
| Приветствую Вас, Гость · RSS |
26.04.2024, 13:36 |
|
СУВОРОВ АЛЕКСАНДР ВАСИЛЬЕВИЧ
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Вторая Турецкая война: Фокшаны, Рымник; 1789.
Немногое было сделано Русскими в кампанию 1788 года, но следующий год открывался при политических усложнениях еще менее благоприятных. Война со Швецией, навязанная сумасбродством Шведского короля, задержала в Балтийском море большой русский флот, назначенный против Турок, и оттянула часть сухопутных сил. Англия и Пруссия силились усугубить эту полезную для Турции диверсию, втянув в дело еще и Польшу. России пришлось делать разные уступки и удовлетворять настояниям Польского правительства, лишь бы отсрочить разрыв. «Пакости Поляков вытерпеть должно до времени», писала Екатерина Потемкину в октябре 1789 года. Пруссия сильно подняла тон, дипломатическая переписка её получила задорный, вызывающий характер. Но несмотря на все это, Русская Императрица оставалась по-прежнему тверда; вопреки советам Потемкина, она не поступалась ничем существенным, сохраняла самообладание и держалась прежней политики.
Окончив кампанию 1788 года, Потемкин поехал в Петербург и был принят с почетом и триумфом, в которых благосклонность к нему Государыни играла гораздо большую роль, чем действительные его заслуги. Кроме благосклонности, действовало тут и соображение: тогда восходила новая звезда, Платон Зубов, которая могла угрожать Потемкину в будущем; следовало ублажить старого любимца, успокоить его тревожные чувства и опасения. Обремененный непрерывною цепью празднеств, всеобщим славословием и поклонением, бесчисленными знаками милости и внимания Императрицы, он отправился к армии в начале мая 1789 года.
Екатеринославская армия была укомплектована до 80,000 человек, Украинская — до 35,000. Первая долженствовала занять линию Днестра; вторая — прикрывать операции первой и содержать связь с Австрийцами, которые намеревались переправиться через Дунай и занять Белград. Турки рассчитывали выставить против Австрийцев сильный корпус, а с остальными силами, разделенными на две армии, наступать на Бессарабию и Молдавию.
Военные действия начались в Украинской армии, графа Румянцева, когда Потемкин находился еще в Петербурге. Турки предприняли наступление на Австрийцев со стороны Фокшан и на Русских со стороны Пуцен. Австрийские передовые войска отступили; русская же дивизия генерала Дерфельдена получила приказание Румянцева — идти к Бырладу и разбить неприятеля, несмотря на большое превосходство его в силах. Дерфельден исполнил приказание с блестящим успехом, обнаружив при этом искусство, храбрость и энергию. Он дважды разбил Турок на голову; в первом деле, при Максимене, они потеряли больше 500 человек; во втором — при Галаце, свыше 3000. Затем, в последних числах апреля, Дерфельден отошел к Бырладу и занял наблюдательное положение, чтобы или подать помощь Австрийцам. или обратиться против Турок. Сюда вскоре прибыл Суворов и принял у Дерфельдена дивизию.
При распределении генералитета по войскам обеих действующих армий, он не был внесен в списки; единственной тому причиной могло быть продолжавшееся неудовольствие Потемкина, Суворов узнал про это вовремя, поскакал в Петербург и представился Государыне для принесения благодарности за прошлогодние награды. Поклонившись по обыкновению ей в землю, Суворов с жалобным видом сказал: «Матушка, я прописной». — Как это? — спросила Екатерина». «Меня нигде не поместили с прочими генералами и ни одного капральства не дали в команду». Государыня на этот раз не поддержала своего баловня, не захотела сделать несправедливость; как бы ни был в её глазах виноват Суворов за очаковскую попытку. В самом деле ей не расчет было лишиться на театре войны такой боевой силы, какую представлял собою Суворов, особенно при усложнявшихся обстоятельствах. Но не желая поступать прямо наперекор Потемкину, Государыня назначила Суворова в армию Румянцева. Апреля 25 Суворов получил повеление ехать в Молдавию и в тот же день поскакал из Петербурга 1.
Описанный случай относят обыкновенно к началу второй Турецкой войны, но это неверно, так как тогда не существовало никаких поводов к исключению Суворова из списков действующей армии, да и в Петербург он не приезжал. Кроме того рассказывают, что для убеждения Потемкина в замечательных свойствах Суворовского ума, Екатерина однажды пригласила к себе Суворова и стала беседовать с ним наедине, поставив Потемкина за ширмы. Когда Потемкин, озадаченный глубиною его мыслей и меткостью суждений, спросил его потом, почему он говорит с ним иначе, то Суворов будто бы отвечал, что для Императрицы у него один язык, а для Потемкина — другой. Все это весьма сомнительно, хотя и записано современниками. Только люди, не имевшие с Суворовым близкого и серьезного дела, могли сомневаться в обширности, проницательности и логичности его ума, будучи обмануты маской его чудачеств и шутовства, Потемкин же знал Суворова давно и потому собственной инициативой взял его в свою армию перед началом войны, дал ему самый важный в ней пост и зачастую советовался с ним, в чем удостоверяет их переписка. Если он решился отказаться от Суворова после очаковского случая, то это потому, что самолюбие и эгоизм его пересиливали все другие соображения. Они были Суворовым затронуты, — и этого достаточно, хотя Потемкин оценял перед тем Суворова в 10,000 человек, а после кинбурнской победы конечно дорожил им и того больше.
Суворов уже в то время был отчасти облечен несколько легендарной оболочкой, которая отводила современникам глаза и спутывала их о нем понятия. Еще при его жизни расплодилось много вымышленных о нем анекдотов и известий, и значительная их часть, относящаяся к ранним периодам, очевидно изобретена в пору позднейшую, когда причуды и странности Суворова дошли до апогея и почти совсем заслонили самого человека. Историку весьма трудно разобраться во всей этой груде измышлений, преувеличений и анахронизмов. Для примера приведем еще анекдот, относящийся к 1788 году. Один из современников 2 говорит, что Государыня послала Суворову в Петербург (он в этом году там не был) 5,000 рублей, через камер-лакея, но что Суворов, недовольный таким незначительным подарком, отдал один империал посланному, а остальное возвратил, сказав, что и без того слишком богат по милости Государыни. Вслед затем, по выезде Суворова из Петербурга, Екатерина будто бы послала ему 30,000 p., и эту сумму Суворов принял безоговорочно. Ничего подобного не было. Годом раньше, т.е. осенью 1787 г., действительно последовал указ о назначении Суворову 5,000 р. на экипаж, но не в Петербурге, а заочно, в Кинбурн, за что Суворов и благодарил Государыню письмом 17 октября из Кинбурна 3; других же денежных пожалований ни тогда, ни в ближайшее время он не получал. В этом свидетельствуют разнородные документы, в которых сохранился бы хоть намек или какой-нибудь след такой крупной суммы, как 30,000 рублей.
Прибыв на театр войны и представившись графу Румянцеву, Суворов вступил в командование дивизией, расположенной между реками Серетом и Прутом. Сделав осмотр местности, он выбрал у Карапчешти, впереди Бырлада, очень выгодную позицию, куда и перевел свои войска.
Вслед за тем переменилось у него начальство. Под влиянием Потемкина, Екатерина перестала относиться с прежнею благосклонностью к Кагульскому победителю и виновнику Кучук-Кайнарджиского мира. Этому отчасти способствовал сам Румянцев, сильно наскучив Государыне жалобами на разные недостатки в его Украинской армии. Кроме того он состарился, часто хворал и утратил большую часть своей прежней военной энергии, хотя все-таки представлял собою военное дарование, значительно превышавшее Потемкинское, доказательством чему служило начало кампании. Екатерина решилась устранить его от командования и подчинить обе армии Потемкину, «дабы согласно дело шло». Это было натяжкой, потому что Румянцев исполнял свою задачу в минувшую кампанию безукоризненно и раздоров с Потемкиным не имел. Ему предложили начальствование над новой армией, предполагавшейся к формированию против Пруссии; он понял заднюю мысль, сдал Украинскую армию Каменскому до прибытия назначенного на его место князя Репнина, подал в отпуск за границу и поселился в небольшом имении Стынки, неподалеку от Ясс. Пришло дозволение ехать в отпуск, а Румянцев оставался, вероятно выжидая перемены к лучшему. Потемкину не могло нравиться пребывание близ самого театра войны старого победоносного фельдмаршала, бывшего его начальника и учителя, имевшего много тайных сторонников в армии. Под его влиянием началось, по повелению Государыни, выживание Румянцева из-под Ясс, но ввиду неподатливости старого фельдмаршала, долго не имело успеха. Он оставался тут около двух лет и только тогда выехал в свое малороссийское имение.
Князь Репнин, сменивший графа Румянцева, поступил под начальство Потемкина. В Молдавской, бывшей Украинской армии, оказался большой во всем недостаток; Потемкин принялся за её укомплектование и снабжение, на что потребовалось время. Бывшая Екатерипославская армия между тем стягивалась к Ольвиополю, а потом, в половине июля, потянулась к Бендерам; движение но обыкновению совершалось не торопясь. Турки. пользуясь этим, решились нанести сильный удар, и корпус войск под начальством Османа-паши предпринял наступление к Фокшанам, дабы разбить сначала Австрийцев, а потом обратиться на Русских. Командовавший лсвою оконечностью австрийской армии, принц Кобургский, обратился с настоятельной просьбой о подкреплении к ближайшему русскому военачальнику, Суворову.
Под начальством Суворова состояло пять пехотных, восемь кавалерийских полков и 30 орудий полевой артиллерии. О своем прибытии на пост он известил принца Кобургского и получил от него любезный ответ. Они не были знакомы лично, но с первого же шага между ними установились добрые отношения, которые и послужили залогом последующих успехов. На приглашение принца Кобургского Суворов отвечал. что выступает тотчас же, и действительно двинулся в 6 часов вечера 16 июля, с большею частью своей дивизии, по направлению к Аджушу на реке Серете. Он выбрал кратчайшую, но трудную дорогу; шел вечер, ночь и следующий день, давая войскам лишь необходимые роздыхи, и прибыл к Аджушу в 10 часов вечера, пройдя в 28 часов до 50 верст самой дурной дороги. Тут ждал его принц Кобургский, который поверил такому быстрому прибытию Русских лишь тогда, когда увидел их своими глазами. Весь следующий день пошел на наводку трех мостов на реке Тротуше, и русские войска основательно отдохнули. Первым делом представлялось конечно взаимное соглашение командующих отрядами насчет дальнейших действий, и потому Кобург послал 18 числа утром к Суворову, приветствовать его и просить о личном свидании. Суворов дал уклончивый ответ, который поставил Кобурга в недоумение. Он писал к Суворову во второй раз; посланного не приняли, сказав, что генерал Богу молится; несколько времени спустя отправлен третий посланный, — отвечено, что генерал спит. Недоумение Кобурга возрастало, он не мог понять причины странного поведения Суворова. Так прошел день, не бесплодно конечно, потому что делались приготовления к переправе, и в 11 часов вечера Кобург получил от Суворова небольшую записку, написанную по-французски. Сущность её состояла в следующем: «войска выступают в 2 часа ночи тремя колоннами; среднюю составляют Русские. Неприятеля атаковать всеми силами, не занимаясь мелкими поисками вправо и влево, чтобы на заре прибыть к реке Путне, которую и перейти, продолжая атаку. Говорят, что Турок перед нами тысяч пятьдесят, а другие пятьдесят — дальше; жаль, что они не все вместе, лучше бы было покончить с ними разом». Получив эту записку, Кобург не без колебаний решился принять ее к исполнению, так как препираться и спорить было некогда, а Суворов имел уже такую боевую репутацию, что уступку ему сделать можно, несмотря на то, что Кобург был старше его в чине и имел поэтому больше прав на общее руководительство 4.
Поступок Суворова был рискованный, но на этот раз удался, благодаря мягкости австрийского генерала. Зная очень хорошо образ действий Австрийцев, их медленность, нерешительность, склонность к крайнему методизму, Суворов решился повести дело по своему. Позже он объяснял, что должен был избегать свидания с Кобургом, иначе «мы бы все время провели в прениях дипломатических, тактических, энигматических; меня бы загоняли, а неприятель решил бы наш спор, разбив тактиков 5. Выраженное в конце записки сожаление, что Турки не все вместе, было средством, которое Суворов употреблял не раз, дабы привить к другим свою уверенность в успехе, и средство помогало. В настоящем случае, для него было особенно важно внушить подобную уверенность войскам незнакомым, с традициями анти-Суворовского направления. Надо было озадачить, покорить методиков дерзостью, подчинить их своему нравственному влиянию, влить в них свою бестрепетную душу. Вся трудность состояла в этом нервом шаге, последующие делались уже логически. Суворов напал на материал, не в конец еще испорченный фальшивой воспитательной системой и дурным предводительством, а потому в расчетах своих не обчелся. Условиться с Кобургом о подробностях он имел время и впереди, а бояться тогда колебаний и возврата назад было уже нечего.
Часа в 3 после полуночи союзники выступили тремя колоннами, перешли по трем мостам Тротуш и продолжали путь к Фокшанам двумя колоннами; правую составляли австрийские войска, левую русские. Левой колонне дан авангард из австрийских войск, преимущественно из конницы, под начальством полковника Карачая, чтобы скрыть от Турок как можно дольше присутствие Русских. С этою же целью, при остановках для отдыха, русские войска располагались скрытно, в лощинах. Переночевав в Карломанешти, утром 20 июля двинулись дальше и в. Маринешти построились в боевой порядок. Суворов выехал слишком много вперед, производя рекогносцировку, и чуть было не попал в руки Турок, но к счастию они его не узнали. В боевом порядке по правую руку стали Австрийцы, построившись кареями в две линии, в третьей конница; Русские — таким же образом, но за третьей линией стояли еще казаки и арнауты 6, а впереди первой линии австрийские гусары под начальством Карачая.
Показался отряд турецкой конницы, Суворов выслал сотню казаков; в 4 часа дня тронулись и главные силы союзников. Завязалась передовая схватка, довольно упорная; в результате Турки были прогнаны за р. Путну с большою потерей. При наступившей ночи, под проливным дождем, стали наводить мост; Турки препятствовали, вздувшаяся вода замедляла работу, но мост все таки поспел раньше полуночи. Вслед за небольшим австрийским авангардом перешел на ту сторону и Суворов, а на рассвете 21 июля переправился австрийский корпус.
Союзники стали в прежнем боевом порядке и двинулись вперед, к городку Фокшанам, до которого оставалось 12 верст. Карачай со своим отрядом служил связью между австрийскою и русскою частями боевого порядка. Тотчас же начались турецкие конные атаки, сначала слабые на фронт союзников, потом сильные на фланги. Особенно настойчиво производились атаки на корпус Суворова. Наторелые в турецких войнах русские батальоны встречали Турок хладнокровно, близким огнем; хотя некоторые смельчаки, отчаянные головы, доскакивали до каре и врывались внутрь, но погибали на штыках, не производя серьезного расстройства. Целых два часа кружилась турецкая конница, выбирая моменты для атак и пользуясь ими, но наконец всею массою отхлынула.
Союзники продолжали наступление. На пути их находился довольно большой и густой бор, по которому нельзя было двигаться не расстроившись. Решено было его обойти; Австрийцы взяли вправо, Русские влево; Турки повалили оттуда беспорядочными толпами к фокшанским земляным окопам, где и засели для последнего отпора. Обогнув лес в примерном порядке, как на ученье, Русские пошли по местности, покрытой зарослью и цепким кустарником. Путь этот весьма утомил войска; у людей и лошадей ноги были перецарапаны и изранены, а между тем приходилось еще пособлять движению артиллерии, вытаскивая ее на руках. Но благодаря тем же свойствам местности, атаки Турок были редки и слабы; они участились и сделались настойчивыми лишь в то время, когда войска выбрались на открытое место. Суворов вызвал из-за 3 линии конницу, которая и отбивала Турок, пока наступающие не приблизились версты на две к турецкому ретраншаменту. Затем турецкая кавалерия очистила поле, заняла позицию на флангах укрепления, и Турки открыли сильный артиллерийский огонь. Оба союзные корпуса вошли между тем во взаимную связь и двигались вперед с удвоенною быстротой. С расстояния одной версты союзная артиллерия открыла сильный огонь; кавалерия бросилась в атаку, опрокинула турецкие конные толпы и сбила с позиции часть пехоты, прогнав ее за фокшанскую черту. Тогда первая линия союзников, предводимая генералом Дерфельденом, с расстояния 1000 шагов бросилась в атаку, без выстрела, и лишь подойдя близко, дала залп. Окопы были слабы и слабо вооружены артиллерией; пехота на штыках ворвалась внутрь, выбила остальных Турок, обратила их в бегство и заняла весь ретраншамент. Конница турецкая, опрокинутая раньше, в полном беспорядке искала спасения в бегстве.
Не в дальнем расстоянии от ретраншамента находился укрепленный монастырь св. Самуила, нечто в роде редюита. Тут засело несколько сот янычар; решившись обороняться до последней крайности, они отвергли все предложения о сдаче. Суворов обложил монастырь с одной стороны, принц Кобургский с другой, и союзная артиллерия открыла огонь. Янычары держались упорно; прошло не мало времени, пока удалось разбить ворота и калитку. Вход был расширен лежавшим тут же во множестве турецким шанцевым инструментом; Дерфельден повел войска на штурм, а за ним тронулись Австрийцы. В это время случайно или намерено был взорван в монастыре пороховой погреб; от взрыва пострадали не только Турки, но и штурмовавшие: с русской стороны, кроме солдат, было переранено больше 10 офицеров; принца Кобургского чуть не задавило обломком стены. Но это обстоятельство не могло уже остановить штурмовавших, и все оставшиеся в живых защитники монастыря были переколоты.
Предыдущая Дальше
|
|
|
|
Форма входа